Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

Я уверен, что никто из министров, за исключением лорда Батхерста, не дал бы своего согласия на этот последний акт тирании. Его неодолимая страсть к секретности свидетельствует о том, что он боится того, что его поведение станет известным даже самим министрам. Вместо всей этой мистики и шпионажа им бы лучше обращаться со мной так, чтобы они не опасались каких-либо разоблачений. Вспомните о том, что я говорил вам, когда этот губернатор сообщил мне в присутствии адмирала, что все наши жалобы будут в письменном виде отправляться в Англию, и он сам будет способствовать тому, чтобы их публиковали в газетах. Вы же видите теперь, что он охвачен страхом и весь дрожит от одной только мысли, как бы письмо Монтолона не оказалось в Англии.

Они в Англии заявляют во всеуслышание, что готовы удовлетворить все мои запросы, и действительно они выслали немало вещей. Затем появляется этот человек, всё сокращает, вынуждает меня продать моё столовое серебро, чтобы купить предметы первой необходимости, которые он при поставках в Лонгвуд или целиком отвергает, или посылает в столь малом количестве, что их оказывается совершенно недостаточно. Вводит ежедневно новые и произвольные ограничения, оскорбляет меня и моих соратников, и заканчивает всё это попыткой лишить меня свободы слова, после чего имеет наглость писать, что он ничего не изменял. Он заявляет, что если посторонние люди приезжают в Лонгвуд, чтобы нанести мне визит, то они не могут говорить ни с кем из моей свиты, и требует, чтобы они были представлены мне им самим. Если мой сын приедет на остров и потребуется, чтобы он был представлен губернатором, то я не встречусь с собственным сыном.

Вы знаете, — продолжал Наполеон, — что для меня принимать посторонних лиц, приезжавших в Лонгвуд, значило бы скорее беспокойство, чем удовольствие; некоторые из этих лиц приезжали лишь для того, чтобы поглазеть на меня как на любопытное животное; но всё же для меня было утешением иметь право видеть их, если мне хотелось этого».

Осмотрел его десны, которые оказались мягкими, бескровными, но кровоточили при малейшем нажатии. Рекомендовал ему в большем количестве, чем обычно, потреблять овощи, окисленные продукты, полоскать полость рта кислотой и заниматься физическими упражнениями.

14 октября. Присланная губернатором в Лонгвуд официальная бумага, содержавшая предложение французам подтвердить своё согласие подчиняться как существующим, так и будущим ограничениям, была подписана всем персоналом Лонгвуда и затем отправлена сэру Хадсону Лоу. Французы внесли в текст документа единственное изменение, а именно, вместо «Наполеон Бонапарт» они вписали «император Наполеон».

15 октября. Эти официальные бумаги с подписями французов были возвращены губернатором графу Бертрану с требованием, чтобы вместо «император Наполеон» в них был вписан «Наполеон Бонапарт».

Встретился с Наполеоном, который сообщил мне, что он посоветовал всем не подписывать эти официальные бумаги и тем самым покинуть остров и отправиться на мыс Доброй Надежды.

В Лонгвуд приехал сэр Хадсон Лоу. Я поставил его в известность о том, что, как я думаю, французы не подпишут заявление в том виде, как его сформулировал губернатор. «Я полагаю, — возразил его превосходительство, — что они очень рады именно такому тексту заявления, так как они получают предлог покинуть генерала Бонапарта». Затем он попросил пригласить к себе графа Бертрана, графа Лас-Каза и остальных офицеров (за исключением Пионтковского), с которыми он провел длительную беседу. В одиннадцать часов вечера сэр Хадсон Лоу направил графу Бертрану письмо, в котором сообщал ему что, в случае отказа французских офицеров подписать заявление со словами «Наполеон Бонапарт» все они и лица обслуживающего персонала должны немедленно отправиться на мыс Доброй Надежды за исключением повара, дворецкого и одного или двух слуг; что, принимая во внимание большой срок беременности графини Бертран, её мужу будет разрешено оставаться на острове, пока она не будет способна переносить плавание на корабле.

Перспектива разлуки с императором вызвала большое горе и даже испуг среди обитателей Лонгвуда, которые, без ведома Наполеона, дождались встречи после полуночи с капитаном Попплтоном и подписали злополучную отвратительную официальную бумагу (за исключением Сантини, отказавшегося подписывать любую бумагу, в которой отсутствовало имя императора Наполеона), после чего документ с подписями был переправлен губернатору.

16 октября. В половине седьмого утра Наполеон послан за мной Новерраза. Когда я прибыл к нему, Наполеон с серьёзным видом посмотрел на меня и затем, рассмеявшись, сказал: «Вы выглядите так, словно вчера вечером основательно выпили». Я возразил ему, что нет, не выпивал, но обедал с офицерами 53-го пехотного полка в их лагере и лёг спать очень поздно. «Сколько бутылок, три?» — спросил он, выставив вперед три пальца.

Затем он сообщил мне, что вчера с губернатором беседовал граф Бертран. Разговор частично касался его, Наполеона, и он послал за мной для того, чтобы я мог объяснить губернатору истинное мнение Наполеона по затронутому вопросу; и «вот здесь то, — продолжал он, взяв лист бумаги, исписанный его собственным почерком, — то, что я написал и что я намерен послать ему».

Затем он зачитал вслух своё послание, часто останавливаясь, чтобы спросить меня, правильно ли я понимаю то, что он написал, после чего заявил: «Копию этого послания вы вручите губернатору и при этом скажете ему, что таковы мои намерения. Если он спросит, почему я не подписал это послание, то вы объясните ему, что в этом не было необходимости, поскольку я зачитал все это вслух и объяснил вам суть».

Обратив внимание на то, что имя Наполеон слишком хорошо известно и может вызвать в памяти воспоминания, без которых было бы лучше обойтись, он высказал желание именоваться полковником Муроном, который был убит рядом с ним во время битвы при Арколе, или бароном Дюроком; но, поскольку слово «полковник» обозначало воинское звание и могло, возможно, кого-нибудь обидеть, то было бы лучше позаимствовать имя у барона Дюрока, носителя самого низкого феодального титула.

«Если губернатор согласится с этим, то пусть он даст знать Бертрану, что одно из этих двух имён приемлемо для него, и тогда оно будет мною принято. Это поможет избегнуть многих затруднений и облегчит решение проблем. Ваши глаза, — продолжал он, — выглядят так, как они выглядят у человека, устроившего вчера вечером дебош». Я объяснил ему, что вид моих глаз явился результатом сильного ветра с пылью. После моего объяснения Наполеон позвонил колокольчиком, вызвал Сен-Дени, взял у него лист бумаги, с которого ранее была сделана копия, попросил меня зачитать вслух написанный текст, подчеркнул собственноручно несколько фраз и, передав мне это послание, стал мягко выталкивать меня из комнаты, говоря при этом, чтобы я отправлялся к губернатору с заявлением о том, что его намерения именно такие, какими они изложены в послании.

Послание было следующим:

«Я обратил внимание, что во время беседы, имевшей место между генералом Лоу и несколькими господами, были высказаны некоторые суждения о моем положении, которые не соответствуют моим убеждениям.