Я боюсь. Дневник моего страха - Катерина Шпиллер

Неожиданно Лика совершенно спокойным, только немного хриплым голосом четко произнесла:

– Я больше не могу. Я больна. Помоги найти мне врача.

И потеряла сознание…

* * *

Такая вот история… Замечу: все это происходило еще в доинтернетовскую эпоху, в самом конце 80-х. Это чтобы не было вопросов об адресном бюро…

Слава богу, для Лики все завершилось более-менее благополучно: ей нашли хорошего врача, подлечили. Не сказать, что она в полном порядке, иногда ее «колбасит», как теперь принято выражаться, но жить можно. С сыночком все в порядке, окончил университет и уехал на стажировку за границу. Лика успешно работает в издательстве.

Мне довелось узнать мнение ее лечащего врача про эту историю – мы как-то оказались вместе в гостях – я как подруга хозяйки дома, а он как коллега ее мужа. Так вот, врач сказал, что Лика никакая не сумасшедшая (этот термин вообще не употребляется в медицине), ее интеллект весьма высок, а болезнь – не безумие (это тоже не научное слово). Ведь Лика в действительности прекрасно отдавала себе отчет в том, что с ней что-то не то. Почему это с ней случилось? Лика с детства была впечатлительным и легко ранимым человеком, таких не так уж мало. И если бы не «умная» самолюбивая мама, никаких бы отклонений в психике ребенка не произошло. Росла бы веселая, ну, эмоциональная девочка, с которой надо было быть деликатными и бережными, прежде всего, именно родителям. Все могло быть по-другому… Но родная мама не нашла ничего лучшего, как намертво вбить в голову своей хорошей и веселой дочери разрушительное чувство вины и убеждение чуть ли не порочности ее поведения. Ведь почти ежедневно девочка слышала, что она плохая, и весь мир ее не может любить, а жизнь непременно накажет. Так очень простым способом мамаша изуродовала психику собственного ребенка. И еще врач добавил, что история эта вовсе не исключительная – таких Лик только в его практике более сотни.

Каждое живое существо постоянно решает для себя главный «синтаксический» вопрос бытия: где поставить запятую в формуле жизни и смерти «Спастись нельзя погибнуть». Нередко правильный ответ зависит от самых близких. Давайте же поможем тем, кто рядом, правильно писать формулу бытия.

Детские страхи

(из рассказов знакомых и друзей)

«Я боялась насилия. Опасалась, что меня будут бить.

Боялась войны или что меня сожгут в каком-нибудь концлагере, и боялась стать предателем.

Я до школы сидела дома одна. И иногда становилось страшно, что никто уже домой не придет. И что вообще вдруг на свете уже никого нет, а я тут сижу под замком… Вглядывалась в город, разглядывала машины и людей. Становилось легче. Но страх одиночества остался. И сейчас боюсь одиночества: вдруг от меня все отвернутся и бросят… Я же, в сущности, никому не нужна, муж терпит из чувства долга…

Я боялась огня. У нас была печка, мне объяснили, что если уголек из печки выпадет, от него загорятся пол, шторы, весь дом… В общем, к печке нельзя притрагиваться. Однажды брат затопил печку и пошел за водой к колодцу. А я так испугалась пожара, что схватила кочергу и выбила окно… Пришли родители, обнаружили дырку в окне (хотя мы его прикрыли шторой), и мама сказала: «Сейчас попой твоей дырку заткну». И я представила, как мною затыкают дырку в стекле, как стекло режет мою кожу, мясо, как из меня течет кровь. Испуг был нешуточный – я плакала, просила прощения.

Страх насилия в смысле побоев еще в детстве перерос в страх изнасилования. Тем более, всякие страшилки и случаи из жизни на эту тему слышала много раз в кругу семьи, а позже и девчонки рассказывали. В результате стала бояться секса как такового. И побежала замуж за первого, кто позвал, только бы не изнасиловали. А потом терпела пятнадцать лет, как нелюбимый муж фактически насиловал меня на законных основаниях.

Кто по горло сыт страхом, не голоден до впечатлений.

Станислав Ежи Лец

Когда я перечитывала и «набивала» в компьютер следующую часть моих записок из прошлого, то просто сгорала от стыда… Я даже подумывала, стоит ли демонстрировать читателям свою былую глупость и пафосность. Но решила, что не помешает. Ведь уже убежденный (надеюсь) в моем нынешнем здравомыслии читатель сможет увидеть, в каком ужасном состоянии я тогда находилась. Мне действительно тогда отказывали и ум, и логика, и здравый смысл. Боже, какие только умозаключения (правильней сказать, глупозаключения) я ни делала, как распространяла свой душевный непокой, свои страх и боль на весь мир, на все человечество, почему-то полагая, что у всех людей должны быть те же проблемы, что и у меня, что всем плохо и страшно, и миллиарды ищут выход из тупика… Почему мне так казалось? Наверное, от ощущения одиночества, космического одиночества в своих персональных кошмарах. Я пыталась разделить свою боль со всем светом, лишь бы мне хоть чуточку полегчало. В общем, как говорится, смешно и неудобно… Смешно? Возможно, вы не будете надо мной смеяться, а просто посочувствуете человеку, находившемуся в лапах страха, приобретшего в его сознании вселенские масштабы.

У этой страны нет будущего, нет никакой перспективы выжить в более-менее цивилизованном состоянии. Все кончено. Оставшимся единицам нормальных людей просто надо спасаться. Страна полностью отдана Сатане. Смотрите: каннибализм (хотя настоящего голода нет), полная потеря человеческого достоинства, озверение, нечистоплотность, причем, в прямом смысле этого слова. Ни в грош не ставится человеческая жизнь! Цена грудного ребенка – 150 рублей у цыган! За доллары продается все – органы умерших людей, чтобы из них сделали суперлекарства и парфюмы. Будь ты проклята, эта земля! Хотя ты и проклята.

Я думала, последнее пристанище, последнее чистое дыхание – это церковь. Времена изменились, и она свободна. И люди устремились к ней. Но разве так бывает? Разве может быть отдано на откуп Сатане абсолютно все – и природа, и люди, и звери, а что-то богово, тем более церковь, так запросто уцелеть? Нет, это как бомбежка, не щадит ничего… Православная, русская, а, точнее, советская церковь принадлежит Дьяволу.

Что такое в моем представлении церковь? Святое место, дом для моления, служб и прочего – это понятно. Но, на мой взгляд, самое главное – что туда человек может прийти всегда, когда ему это необходимо, и там всегда его будет ждать кто-то, кто выслушает, скажет нужные слова, исцелит душу (мне думается, не всегда для этого нужен психиатр).

В последний год я не раз испытывала острую потребность в таком разговоре… Именно с кем-то не близким, не с друзьями, а с человеком, который обладает высокодуховным знанием, которому важно состояние моей души, потому что это его миссия – спасать души людей. У меня же душа болела, меня съедал страх, и я шла в церковь. Что я там находила? Скамейку, поставленную поперек входа, чтоб «не ходили тут всякие», как в гастрономе в обеденный перерыв. Батюшка приходит точно-точно к началу службы, как конторщик – дисциплину знает. Завести с ним разговор совершенно невозможно – у него расписание. Ничего в церкви не приспособлено для задушевной беседы, абсолютно ничего! (С нежностью вспоминаются специальные кабинки-исповедальни в католических храмах.) А им, церковникам, это и не нужно. Они не испытывают потребность знать, лечить души своей паствы – у них равнодушные глаза. А раньше, в недавно прошедшие годы? Не они ли брали у людей паспорта, чтобы доложить в КГБ? Закладывали, «стучали»… Что, нет разве? Скажете: у них не было другого выхода, это был компромисс. Не имели право они на это, сколько народу сгубили таким образом, спасая себя?