Крылатая гвардия. «Есть упоение в бою!» - Кирилл Евстигнеев

Время было позднее. Задачу мы уяснили. Пора бы и отдыхать, но споры о наступлении гитлеровских войск, о предстоящих боях еще долго продолжались в тот июльский вечер. Спать нам совсем не хотелось.

На следующее утро первая эскадрилья еще не успела принять готовность номер один, как последовала команда на вылет. За ней через полчаса взлетела вторая. И так в течение всего дня: вылет за вылетом, и в каждом из них две, а то и три схватки с превосходящими силами врага.

Я в этот день сделал шесть боевых вылетов. Один – на сопровождение из Воронежского аэропорта под Солнцево особо важного транспортного самолета «Си-47», на борту которого находились большие военачальники. Остальные пять – на передний край, в район Белгорода.

Мы бросались на врага, не задумываясь о его численном перевесе, и дрались бесстрашно, но не всегда могли предотвратить прорыв фашистских самолетов к нашим войскам. Немецкие бомбардировщики под мощным заслоном истребителей группа за группой шли на наши позиции безудержно и расчетливо.

Когда мы произвели посадку, чтобы заправить машины горючим и боеприпасами и снова подняться в воздух, молодой летчик Б. Жигуленков, сбивший в этот день самолет врага, с болью в сердце негодовал:

– Да что же это такое?! Самолетов на земле у нас полно, ими буквально забиты все полевые аэродромы, а в воздухе?..

Замполит Башкирцев пояснял:

– Это резервы для решительного разгрома фашистов в контрнаступлении.

– А если эти резервы, как в сорок первом, будут сожжены еще до их вылета – на земле?

– Сейчас не сорок первый, а сорок третий…

А бои шли тяжелые. Многие из нас возвращались домой на подбитых машинах: те, что поддавались ремонту, техники умело и быстро восстанавливали – и они снова поднимались на задание. Появились у нас первые победы. Кроме Жигуленкова фашистские самолеты сбили Ф. Семенов, И. Кожедуб, А. Амелин. И все же радости было мало: мы видели, как фашисты настойчиво рвались вперед, это не давало нам покоя ни в воздухе, ни на аэродроме.

Перед заходом солнца, когда вылетов уже не ожидалось, коммунисты полка, летчики, руководящий технический состав собрались около командного пункта на открытое партийное собрание. На повестке стояло два вопроса: первый – как результативней бить врага, второй – о приеме в ряды ВКП(б).

Я очень разволновался, когда парторг Беляев зачитал мое заявление о приеме в партию и рекомендации товарищей. Мельком глянул на Амелина и Кожедуба: Иван сидел нахмурившись, с непроницаемым лицом, светлые глаза выражали легкое смущение; Алексей заметно волновался – куда делось его олимпийское спокойствие и стремление держаться как можно солиднее!.. Их сегодня тоже принимали в партию.

…На следующий день после тяжелого боя нашей эскадрильи против тридцати восьми самолетов противника нас пригласили на командный пункт полка. Я только что сбил «юнкере», настроение было приподнятое, а на КП нас собрали, чтобы вручить мне партийный билет.

Начальник политотдела дивизии Андрей Ермолаевич Боев встретил радостно.

– Я тоже счастлив, дорогой Кирилл Алексеевич! – обратился он ко мне. – Счастлив потому, что отныне и ты принадлежишь многомиллионной армии коммунистов. Призывать тебя крепче бить врага – значит обидеть… Бьешь ты его лихо и храбро без лишних напутствий. Пожелание у меня одно: не горячись в бою. Не суй зря голову под снаряды и пули врага. День нашей победы мы должны встретить все вместе, – Андрей Ермолаевич обвел взглядом и как бы обнял широким русским жестом нас вместе с теми, кто работал там, на дальних стоянках у самолетов, и с теми, кто был в небе.

Товарищи по эскадрилье тепло поздравили меня с получением партийного билета, и комэск обрадованно сказал:

– Кирилл, ты мне не только друг, товарищ, но и опора в командовании эскадрильей. Я рад, что этой опорой отныне будет член партии!

Минут через тридцать мы должны были заступать на боевое дежурство, и Гомолко, разобрав возможные варианты предстоящих боев, дал команду:

– По машинам!

Когда шли к самолетам, комэск сказал, обращаясь только ко мне:

– Кирилл, возможно, придется подняться в воздух… Я понимаю твое настроение – ты возбужден и взволнован. Поэтому прошу тебя, не горячись. Так будет лучше.

В искренности его просьбы я не сомневался. Они были редки, такие слова, но шли от чистого сердца.

8 июля большую группу летчиков из двух эскадрилий повел в район Белгорода сам командир полка Подорожный.

Первая подгруппа – ударная, из восьми самолетов, ее возглавил Александр Гомолко – шла на высоте 2500 метров. Во второй – четыре истребителя прикрытия. Они шли сзади и имели значительное превышение. Резервное звено набрало высоту над обеими подгруппами – оно наблюдало за всем воздушным пространством. Командиром ее был назначен комэск Ф.Г. Семенов. Федор еще не оправился после ранения; ходил с палочкой, заметно прихрамывал, но сам напросился в этот полет.

Для лучшего руководства и наблюдения за ходом воздушного боя Подорожный избрал себе место в прикрывающей группе, идущей вслед за нашей. С ним в паре летел младший лейтенант Шабанов. Ведущий второй пары – заместитель командира нашей эскадрильи Гришин.

Вскоре мы увидели фашистов: они шли тремя девятками, над «юнкерсами» висели двенадцать истребителей. Видимость была неважной: июльская дымка от многочисленных пожаров – горели хлеба, многочисленная военная техника – будет сопровождать нас до самого конца Курской битвы.

Командир полка коротко бросает в эфир:

– Идем вверх! Усилить осмотрительность.

Куда уж тут «усиливать», думаю про себя, шея после летного дня сама по себе начинает вертеть голову, даже в столовой во время ужина…

Набираем высоту. Подорожный передает:

– Приготовиться к бою! Евстигнееву – атаковать ведущего первой девятки, Гомолко – бить вторую группу, Семенову – связать боем «шмиттов» верхнего яруса.

Сближаемся с противником на попутно-пересекающихся курсах. Моя четверка ближе всех к «лапотникам» – момент атаки наступает стремительно. Жду команду, и вот в наушниках голос Подорожного – звонкий, по-юношески задорный:

– В атаку! Бей фашистов!

Двумя парами, на вытянутых дистанциях между истребителями, устремляемся на головные машины колонны немецких бомбардировщиков.

«Мессершмитты» бросились нам наперерез, но было уже поздно: время упущено, самолет ведущего девятки, охваченный пламенем от огня моих пушек, перевалившись на крыло, как бы раздумывая – падать или обождать, – нехотя и неуклюже валится вниз. И сразу же кто-то из нашей четверки сбивает еще одного фашиста!

При выходе из атаки расхожусь с парой «мессершмиттов». Оказавшись на противоположной стороне группы противника, перевожу самолет с боевого разворота на пикирование и устремляюсь на замыкающего «юнкерса». Дистанция настолько мала, что видны выпуклости нервюр на плоскости самолета врага, торчащие как ребра на исхудавшем животном.