Лакуна - Роза Сергазиева

Однажды, наводя очередной, в сто первый раз порядок в каморке, он нашел под банкеткой, на которой, если вы помните, в другой жизни коротал ночи детсадовский сторож, пластмассовую пробку от водки. Странное дело: она продолжала хранить запах содержимого бутылки, которую когда-то "запечатывала". И каждый вечер дядя Миша с наслажденьем вдыхал забытый аромат. Он мог бы подобное делать и утром. Но в лакуне запах растворялся очень-очень медленно. И Стальев боялся, что Лана, а только ее мнением дорожил седой бомж (больше ни с кем в коридоре он и не разговаривал), могла уловить остатки запаха на лице дяди Миши и обидеться на него. Зато вечером, когда все затихали, ему никто не мог помешать. Единственно: алкогольные пары, "застрявшие" в пробке, продолжали действовать на сознание — и дядя Миша, в отличие от всех обитателей лакуны, по этой причине плохо и тревожно спал.

Что впоследствии и стало причиной невероятных событий в скучающей лакуне.

Увы, разговор с Ласковым и дядей Мишей результатов не дал, никто из них так и не указал конкретную точку входа в лакуну. Не могли или не хотели? Ответить на этот вопрос Денис пока не мог и решил отложить его выяснение до лучших времен. А сейчас стоило уточнить подобную информацию в отношении себя и Джина. Кстати, веская причина, чтобы пригласить для участия в следственном эксперименте Лану, ведь именно ее он увидел первой, находясь в полубессознательном состоянии.

Джин тоже всем своим видом демонстрировал, что находится на кухне не случайно: пес самозабвенно обнюхивал помещение. Ведь его нос, в отличие от человеческого, способен учуять больше подозрительных запахов. Поэтому пес носился из угла в угол и иногда, чтобы не забывали, путался под ногами.

— Получается, мы жили с тобой в одном доме? — девушка подошла к заданию серьезно и внимательно осматривала кафельные плитки на полу, чтобы не ошибиться.

— У нас с бабушкой там была однокомнатная квартира.

— С бабушкой? — Лана на мгновение подняла глаза на Дениса. — А родители? Или это запретная тема?

— Вовсе нет, — Хромов молотком простукивал стены, пытаясь "услышать" в них любой намек на пустоту. — Папа с мамой разошлись, когда я был еще маленьким. Каждый из них захотел начать жизнь заново, и, скажем так, налегке, без обременений в виде ребенка. Что у них здорово получилось: с папой я потом ни разу не встречался, мама лишь изредка звонила.

Жизнь с бабушкой для Дениса с одной стороны имела множество плюсов. Пожилая женщина редко интересовалась, чем занят внук после уроков, главное, чтобы мальчик был накормлен. К тому же она часто болела, постоянно лечилась от какой-нибудь напасти и подолгу обсуждала болячки с подругами пенсионерками. Поэтому особого желания заглядывать в дневник школьника не испытывала. Одноклассники завидовали: о такой свободе никто и мечтать не мог. Но с другой стороны, отстраненность единственного родного человека угнетала. Особенно в дни рождения. Парню до зубовного скрежета хотелось получить в подарок джинсы, а позже и "комп" — такие презенты сыпались на головы друзей, но бабушка неизменно вручала внуку одно и то же — пакет цветных карамелек, 200 грамм. Которые они в тот же вечер съедали в прикуску с чаем вместо сахара.

И однажды мальчик решился на невероятный поступок. В перечень любимых, зачитанных до дыр книжек, вместе с Жюлем Верном и Свифтом входили и "педагогические" романы Макаренко. Позавидовав в очередной раз дружбе сирот в детской колонии, которым крупно повезло заполучить в лице директора еще и "отца", и воспитателя, Денис собрал в рюкзак ценные с его точки зрения вещи и зашел на кухню попрощаться с бабушкой.

— В поход что ли с классом идете? — ничего не подозревающая женщина бросила быстрый взгляд на мальчика и продолжила скрести сковородку. — Захвати котлет, утром пожарила, в холодильнике лежат.

— Нет, я совсем ухожу, — чтобы оправдать серьезность поступка, Денис по-взрослому насупить брови.

— Это куда же? — женщина неторопливо вытерла руки о фартук. — Рассказывай, что натворил.

— Да ты не волнуйся, ничего особенного не стряслось. Скучно у нас и одиноко. Пойду, попрошусь, чтобы меня взяли в детский дом, там ребята живут весело, одной семьей.

— Но у них ведь никого нет, ни мам ни пап, какая же это семья?

— Разве у меня не так же? — с обидой крикнул внук. — Родители, считается, есть, но на самом деле их нет. Одно название.

— А я? — прошептала бабушка.

— Что ты? — удивился Денис.

— Я для тебя тоже одно название?

— Конечно, нет, — мальчик заставил себя поднять глаза и внимательно посмотрел на знакомое лицо: сколько на нем, оказывается, появилось новых морщинок; и почему он раньше их не замечал… А ведь и вправду, вряд ли кто из обитателей детского дома, куда он еще минуту назад так отчаянно стремился, мог похвастаться такой классной бабушкой. Какие она вкусные котлеты жарит. А пироги!..

И это был один единственный раз, когда Денис вспылил — сейчас, когда бабушки уже давно нет, он мог спокойно вспоминать их старую жизнь: ему не в чем себя упрекнуть — подростку хватило ума понять, что 200 грамм приторно сладких леденцов — все, что могла купить пенсионерка, которая одна воспитывала внука. В прямом и переносном смысле очень дорогие для них карамельки!

Наверное, поэтому и с каждой стипендии, а потом и с каждой зарплаты Хромов приносил бабушке маленький пакетик цветных конфет.

— И я помню дом, — Лана замерла в центре комнаты, — настоящий.

По столичным меркам их семья вполне могла считаться большой: папа, мама, старший брат и две сестры погодки. Разница с братом оказалась слишком большой: когда Лана лепила зверушек из пластилина в детском саду, парень уже отправился служить в армию. В маленький, провинциальный городок на Волге. Там и остался, женившись на местной красавице. В Москву родственники заглядывали редко, в основном связь поддерживалась через письма и фотографии, на которых появлялись все новые и новые лица: вот родился первенец, не успел ребенок дорасти до школы, как родилась дочка, потом еще одна. Словом, брат существовал где-то далеко и считался скорее символическим, зато сестра Наталка крутилась постоянно под носом. Девчонки не ладили. Наталка злилась, что младше Ланы всего на год. В советскую дефицитную эпоху, когда под словом "купить" имели в виду глагол "достать", напав на очередь в "Детском мире", родители приобретали сестрам одинаковые платья, одного размера, как близнецам. Ориентиром служила, конечно, старшая — Света, она балы выше. Поэтому Наталке доставались наряды "на вырост". Ну, хоть на пять лет младше, дулась сестренка, и уже не пришлось бы ходить в одинаковом. Ворчала и Лана: одноклассник Слава предложил вместе готовиться к экзаменам и даже пришел в гости со стопкой книг. Но любопытная Наталка каждые пять минут заглядывала в комнату, находя предлог: то ей понадобились карандаши, то записная книжка, то учебник. И ведь не откажешь — сестры делили одну комнату на двоих.

Девчонки стали взрослыми практически одновременно, поэтому на семейном совете папа и мама — оба учителя, поэтому они считали, что каждый должен пробивать дорогу в жизни самостоятельно, — объявили, что начинается большой разъезд: они разменяли их трехкомнатную квартиру на три однокомнатные. Сестры вздохнули свободно: наконец-то каждая сможет устроиться по-своему. И если Наталка и родители переехали на окраину, то Лане неожиданно повезло: ей нашлась малогабаритка в том же доме, где она и жила, только на другом этаже.