Ничего личного - Татьяна Корсакова

Музыка оборвалась, стоило только Андрею переступить границу, отделяющую тьму от света. И вакханка, в которой он не без труда признал свою невесту, замерла, отбросила с лица волосы, обернулась.

– Ты… – Она улыбалась ему пьяной улыбкой и пыталась натянуть на голые коленки безнадежно испорченное платье.

– Я, дорогуша. Не ждала? – В воцарившейся тишине его голос был подобен раскату грома, и Катерина дернулась, как от громового раската, а потом попятилась.

– Не ждала. Тебя не ждала…

А кого же, интересно, ждала?

Снова брякнули струны. Это долговязый пацан с чалмой на башке отложил гитару и встал на ноги. Андрей посмотрел сначала на оборванный подол подвенечного платья, потом на чалму и скрипнул зубами. Чалма явно была сооружена из того, что его дражайшая супруга посчитала лишней деталью туалета. Изувеченное платье стало последней каплей. Даже то, что его полуголая жена отплясывает перед пьяными идиотами, не задело его так сильно.

– Не ждала, а я все равно пришел. Танцы кончились, иди сюда, – сказал он ласково, чтобы не спугнуть.

Не поверила, почуяла неладное, попятилась. И пятилась бы до тех пор, пока не сунулась бы босыми ногами в горящий костер. Пришлось поспешить, поймать за руку, притянуть к себе.

– Я сказал, мы уходим.

– Не пойду!

Она мотнула головой, уперлась пятками в песок, а локтями Андрею в грудь.

– Эй, мужик! А ты кто вообще такой?! – спросил пацан в чалме. Как-то не слишком уверенно спросил.

– А я ее… муж. – Последнее слово далось с трудом, признаваться в этом факте Андрею отчего-то было неловко.

– Хорош же ты муж, если она прямо из-под венца сбежала! – Из темноты выступила рослая девица, воинственно уперла кулаки в крутые бока, посмотрела осуждающе.

– Иди, Люся, у нас тут мужской разговор. – Пацан в чалме тщетно пытался заслонить тщедушным телом свою корпулентную подружку.

– А чего это – уйди! Что это за домострой такой!

Невеста продолжала отбрыкиваться, и Андрей перехватил ее поудобнее, а потом сказал как можно вежливее:

– Девушка, это не домострой, это наши с ней внутрисемейные дела, поэтому, во избежание недоразумений, попридержите своего друга и позвольте нам спокойно уйти. Мне бы очень не хотелось… осложнений.

Пацанов у костра было трое. Все моложе, пьянее и слабее, чем Андрей. Если дело дойдет до драки… Если дело дойдет до драки, то ему придется выпустить невесту из рук, а потом снова гоняться за ней по побережью. А он устал, смертельно устал за эту сумасшедшую ночь.

Они медлили – защитники чести и достоинства его невесты, переминались с ноги на ногу в нерешительности. Они тоже не хотели воевать.

– Пусть она скажет! – Крутобедрая девица Люся была самой бесстрашной из всей честной компании.

– Что она должна сказать?

– Что хочет пойти с тобой.

– Она хочет. Она клятву давала: и в горе, и в радости… Ты же хочешь, любовь моя?

Она не хотела, но здравомыслие покинуло Катю не окончательно. Какие-то крохи еще остались, и этих крох хватило, чтобы понять, на что новоявленный муж готов пойти ради ее возвращения в лоно семьи.

– Все в порядке. – Она кивнула и даже губы растянула в непослушной, резиновой какой-то улыбке. – Мы просто поссорились.

– Вы слышали? Мы просто поссорились, а теперь помиримся.

– Мы не помиримся, – сказала она одними губами, но он все равно услышал.

– Мы обязательно помиримся, – сказал и тоже улыбнулся. Многообещающе.

– Значит, все нормально? – Пацан в чалме сделал было шаг, но благоразумно остановился на безопасном расстоянии.

– Нормально, – заверил его Андрей.

– Ну, тогда это… Ты не подумай ничего такого… Мы просто танцевали.

– Вы просто танцевали. – Андрей кивнул и обнял невесту так крепко, что она скрипнула зубами от боли. Но промолчала. Видимо, привыкла на своей работе…

– Ничего плохого не было, – повторил пацан, а крутобедрая девица Люся кивнула, подтверждая – ничего плохого не было, маленькая пьяная оргия не в счет.

– Где палантин? – спросил Андрей невесту ласково и покосился на декольте. – Потеряла, дорогая?

– Потеряла, любимый.

Она была напуганной и пьяной, но продолжала язвить, а он слишком устал. Усталости пока удавалось погасить злость, не позволить той выйти из-под контроля. Но сколько продлится это хрупкое равновесие?

Они уходили, не прощаясь. Вернее, Андрей шел, а невесту приходилось тащить едва ли не волоком. Она вроде бы и не особо сопротивлялась, но и не шла, ноги переставляла еле-еле, как столетняя старуха. И куда только делась давешняя прыть?

– Как ты посмела? – Тишина тяготила, а злость требовала выхода. – Я искал тебя, все побережье обшарил!

– Зачем? Я же тебе отвратительна. – Говорила она так же медленно, как и шла. Хотелось схватить ее за плечи и трясти, чтобы вытрясти из ее рыжей головы и дурь, и хмель. Или самому приложиться головой обо что-нибудь достаточно твердое, вдруг да полегчает… Кто бы мог подумать, что все это будет вот так… неправильно, тяжело и муторно!

– Я за тебя отвечаю. Ты теперь моя… жена.

– Не надо за меня отвечать. Я сама… как-нибудь.

– Ты выставила меня посмешищем.

– Перед кем? Перед людьми, которые тебя даже не знают?

Она говорила правду, так же как до этого Сема, и это злило. И не шла уже, а ползла. Это тоже злило. Слишком много злости, слишком много странных, бесконтрольных эмоций. Он не привык к такому, как не привык к этой только что возникшей связи. И ведь не привыкнет, себя-то незачем обманывать!

– И вообще, пусти меня! Пусти, слышишь! Я с тобой никуда не пойду… я сама пойду… без тебя!

Очнулась, встрепенулась и руку выдернула. Пьяная дура…

А он уже не мог сдерживаться. Закончились силы. Как-то подозрительно быстро. А огонь, полыхавший внутри, сделался совсем невыносимым. Хорошо, что они уже почти дошли…

Она упала на землю в нескольких метрах от джипа. Упала неловко, тяжело, но почти тут же встала на четвереньки, замотала головой. И эти последние метры он просто протащил ее по песку, не обращая внимания ни на острые ногти, ни на протестующие вопли, ни на проклятия. Ярость жгла, мешала дышать и думать. Вот так, не дыша и не думая, почти ничего перед собой не видя, Андрей снял ремень.

Ее кожа была горячей, а металл «кенгурятника» наоборот – холодным. Петля на ремне все никак не получалась, но Андрей все равно справился, а справившись, начал сдирать с себя одежду, сначала пиджак, а потом и все остальное. Когда одежды на нем не осталось, вернулся слух. Прикрученная к «кенгурятнику» невеста тихо поскуливала, а пряжка ремня скользила по стальной раме с противным скрежетом. Останутся следы – и на металле, и на ее коже, – но думать об этом сейчас Андрей не мог. Он вдохнул соленый воздух, глубоко, до боли в легких, и бегом бросился к морю.