Сладкий грех - Дебра Маллинз

— Сказал.

— Я ответила его милости, что нам вполне удобно и здесь, но он настаивает.

Она приподняла брови в сторону герцога.

— Я сообщил мисс Фонтейн, что ей не о чем беспокоиться, пока она под моей защитой, — произнес Вайльд.

— Я дала себе обещание, что никогда не стану ничьей содержанкой, — ответила Миранда. — И очень надеюсь, что вы с уважением отнесетесь к моим моральным принципам.

Герцог галантно ей улыбнулся — ей не понравилось, как на нее подействовала эта улыбка.

— Это очень похвально, мисс Фонтейн, хотя и несколько идеалистично. Вы сами попросили моей помощи, вот я и решил, что она будет заключаться именно в этом.

— Вас послушать, так с моей стороны будет верхом наглости отклонить ваше предложение.

— Если помните, мы уже обговорили условия нашего соглашения, разве нет?

Она уловила намек, который воскресил в памяти живой и яркий образ того украденного поцелуя. Щеки ее слегка порозовели. Она надеялась, что Тадеуш ничего не заметил.

— Так и есть, ваша милость.

— Думаю, это неплохая мысль, — начал Тадеуш. — Миранда, ты в городе не так давно и под присмотром герцога будешь в безопасности.

Она угрюмо на него взглянула. И когда это он успел поменять свое мнение о Вайльдхевене?

— Кажется, всего пару дней назад ты, Тадеуш, рассуждал несколько иначе.

— Да, но… — Он мельком бросил взгляд на герцога. — Мы тут с герцогом поговорили. Думаю, мы могли ошибаться на его счет.

— Неужели? — Зная о самоуверенной улыбке, которая играла сейчас на губах Вайльдхевена, Миранда подалась вперед. — И в чем конкретно мы ошибались?

Тадеуш беспокойно заерзал на стуле.

— Судя по всему, существует некто, кто выдает себя за герцога и творит все эти безобразия.

— В самом деле? — От ее саркастического тона Тадеуш поежился. — И какие же есть тому доказательства? Кто же этот таинственный, коварный близнец, стремящийся опорочить репутацию нашего доброго и благородного герцога?

— Мисс Фонтейн, не заходите слишком далеко.

Миранда резко повернулась к Вайльдхевену.

— Просто не могу поверить, что вы настолько малодушны, что приписываете свои проступки какому-то мифическому злодею, который якобы является вашим близнецом. Вы думаете, я настолько наивна?

— Мистер ЛеГранд почему-то в это поверил. Остается только гадать, почему вы так упорно верите лишь в плохое.

— Потому что это слишком невероятно, чтобы быть правдой.

— А вы довольно циничны, — вкрадчиво заметил Вайльд с блеском понимания в глазах. — Кто бы мог подумать, что такая бесстрашная воительница никому не верит?

— Я знаю лишь то, чему меня научила жизнь, — сказала она. — Я знаю, что могу положиться лишь на себя. Другие не так надежны.

— Ты слишком молода для таких категоричных выводов, — заметил Тадеуш. — Ты должна довериться герцогу, чтобы он сделал как можно лучше для тебя и малыша.

— Что же он такого сказал тебе, Тадеуш, что ты вдруг поверил, будто он не делал всех тех вещей, о которых нам рассказывали? — возмущенно спросила Миранда. — Он все равно не признает себя отцом Джеймса.

— Может, это и не он, — предположил Тадеуш.

— Летти точно указала на него. Ей не было смысла лгать. Да и сам ты говорил, что несколько раз видел их с Летти вместе. Как ты можешь это объяснить?

— Видимо, самозванец очень похож на герцога.

— Как удобно!

Тадеуш сердито нахмурился.

— Миранда, я лично видел того человека и уверяю тебя, это был не герцог Вайльдхевен.

— Правда? И в чем же различие?

— Он… ну…

— Мне говорили, что у того негодяя зеленые глаза, — сказал Вайльд. — У меня, как видите, они карие.

Меньше всего она хотела заглядывать в эти бархатно-темные опасные глаза. Вместо этого она пренебрежительно фыркнула:

— Это существенно меняет дело.

Тадеуш взял ее руку.

— Миранда, ты должна меня послушать. Это то, чего ты добивалась. Вайльдхевен хочет взять Джеймса под свою опеку. Почему же ты упрямишься?

— Потому что до сих пор он не признался в том, что приходится Джеймсу отцом. Материальные блага — это чудесно, но мальчику нужен отец. Он не просил, чтобы его рожали на свет, чтобы стать для кого-то обузой. — Миранда стрельнула глазами в Вайльда. Ее самолюбие немного потешило то, как он нахмурился при виде их сплетенных рук. — Мне кажется, что если мужчина был настолько беспечен, что зачал ребенка, то он должен принять на себя хотя бы какую-то ответственность в воспитании этого ребенка.

— Он и взял ответственность — он дает вам дом, еду. — Тадеуш легонько сжал ее руку. — Бери то, что дают, Миранда. Может, впоследствии и остальное приложится.

— Тадеуш…

— Миранда. — Тадеуш еще раз сжал ей руки, после чего выпустил их. — У всего есть свой предел. Соглашайся на предложение герцога.

— Хорошо. — Она поднялась, разочарованная тем, что Тадеуш принял сторону герцога. — В таком случае я готова ехать хоть сейчас.

— Наконец-то. — Вайльд тоже встал. — Думаю, вам понравится ваш новый дом.

— Я более чем уверена, что он очень фешенебельный. Но это не мой дом, Вайльдхевен, а ваш.

Он мягко ей улыбнулся, и внутри у нее тут же все затрепетало — вот за это она его особенно ненавидела.

— Нет, — поправил он, показывая на ребенка. — Это его дом.

Дом, который нашел для них Вайльдхевен, с первого взгляда произвел на нее неизгладимое впечатление. Но она и виду не подала, специально, чтобы не потворствовать этой двусмысленной ситуации.

Небольшой, но элегантный, расположенный на тихой улице в старом, но все же фешенебельном районе, этот изысканный особняк идеально соответствовал ее тайным мечтам принадлежать к высшему обществу. Именно таким она всегда представляла себе дом своей мечты. А тот факт, что дом этот снимает для нее герцог Вайльдхевен, одновременно раздражал ее и будоражил.

Она не была ему ни женой, ни любовницей. Это было деловое соглашение, и она постарается, чтобы так и было в дальнейшем, что бы там ни вообразил себе его милость. Но будучи откровенной с собой, она признавала, что где- то в глубине души ей хотелось, чтобы так было всегда. По-настоящему.

— Вам нравится? — поинтересовался Вайльдхевен, наблюдая за ней. Они все еще продолжали сидеть в карете. Тадеуша с малышом герцог определил во второй экипаж. Она заметила, что рядом с малышом он чувствует себя некомфортно, но списала это на обычную мужскую неловкость в присутствии младенца.

Она снова взглянула на дом из окна кареты. Сердце ее радостно пело, но она сумела сохранить лицо бесстрастным, а голос ровным.