Маннергейм и Блокада. Запретная правда о финском маршале - Александр Клинге

Поэтому ни о каком «сознательном спасении» Ленинграда бывшим генерал-лейтенантом русской армии не может быть и речи. Существуют и достаточно многочисленные данные, свидетельствующие о том, что в августе, в разгар немецкого наступления, Маннергейм считал захват города на Неве практически свершившимся фактом и предпринимал соответствующие приготовления. На финской территории разместилась германская команда «Хела», которая должна была совместно с финнами «решать военно-хозяйственные задачи» в Ленинграде после его захвата. Приближенные Маннергейма из числа финского военного руководства зафиксировали в своих дневниках и воспоминаниях ряд высказываний маршала, в которых он выражал уверенность в необходимости решения «ленинградской проблемы»: «Ленинград мы все-таки не сможем в мирное время удерживать. Если опять-таки граница пройдет по Неве, Ленинград окажется совсем прямо перед нами». У этой проблемы оставалось только одно решение, и ничего хорошего городу и его жителям оно не сулило.

«После войны много говорилось о том, что Финляндия зависела от Германии. Помимо экономической стороны, которую правительство вынуждено было учитывать, определяя свою позицию по отношению к предложениям немцев, не существовало никакой зависимости, базирующейся на каких-либо договорах или организованных совместных решениях, и прежде всего в военном отношении. Свидетельством этого являются многие случаи, описанные в настоящих воспоминаниях, когда я в интересах нашей страны относился отрицательно как к оперативным, так и к иным предложениям германской стороны», – писал впоследствии Маннергейм. Насчет «никакой зависимости» маршал, разумеется, явно погорячился. Зависимость была, и довольно значительная. Другой вопрос, что не все немецкие планы встречали у финского командования восторженный прием. Но действовал Маннергейм при этом, как он сам написал, «в интересах страны» – своей собственной, Финляндии, а не России.

Николай Иванович Барышников, говоря о причинах остановки финского наступления на Ленинград, говорит буквально следующее:

«Анализ событий показывает, что причиной срыва задуманного являются серьезные обстоятельства военно-политического характера:

– Во-первых, в результате ожесточенных боев войск Ленинградского фронта с немецкой группой армий „Север“ последней не удалось осуществить взятие Ленинграда с юга. В ставке Маннергейма, в Миккели, чутко реагировали на весь процесс замедлившегося наступления немецких войск в августе и делали для себя соответствующие выводы. О позиции маршала ясно сказал начальник Генерального штаба генерал Э. Ханель германскому представителю в финской ставке генералу В. Эрфурту. Он сообщил, что Маннергейм нанесет удар с Карельского перешейка в том случае, если немецкая армия, возможно, „громко и ясно постучит в двери Ленинграда“ (…)

– Во-вторых, важным фактором являлось возросшее противостояние финским войскам со стороны защитников Ленинграда, после того как наступавшие перешли старую государственную границу и стали приближаться к Сестрорецку. Командованием Ленинградского фронта и Балтийского флота использовались максимально возможные резервы, которые вводились в действие на наиболее опасных участках. Свидетельством тому были ожесточенные бои за Старый Белоостров, переходивший из рук в руки. Главнокомандующий финской армией был хорошо осведомлен об увеличивающемся количестве своих потерь, и он высказал германской стороне свою озабоченность таким положением. По некоторым расчетам, количество убитых и пропавших без вести в финской армии составляло в среднем до 7 тыс. человек в июле – сентябре 1941 г. ежемесячно.

– В-третьих, в финских войсках стремительно падал моральный дух. Особенно это наблюдалось после перехода ими старой государственной границы. (…)

– В-четвертых, опасение больших потерь при прорыве Карельского укрепленного района, простиравшегося от Финского залива до Ладожского озера. В письме к Кейтелю 27 августа Маннергейм сообщил, что русские имеют у старой границы такие сильные укрепления, что для прорыва их у финнов нет необходимых в данном случае боевых средств, используемых обычно при штурме.

– В-пятых, в высших государственно-политических и военных кругах Финляндии наблюдалась серьезная озабоченность тем обстоятельством, что правительства США и Англии настоятельно требовали от финского руководства прекращения Маннергеймом наступления в глубь территории Советского Союза и возвращения войск за пределы старой государственной границы».

Достаточно часто говорится о том, что финны не бомбили и не обстреливали Ленинград из тяжелых орудий. Так, к примеру, известный писатель Даниил Гранин заявлял: «Войска Маннергейма составляли часть блокадного кольца. Но есть и другое очень важное обстоятельство, о котором многие забывают. Финны со своей стороны обстрел города не производили, и, несмотря на требование Гитлера, Маннергейм запретил обстреливать Ленинград из орудий». Эту цитату любит повторять Мединский и его сторонники, забывая о том, что даже самый хороший автор художественной литературы может оказаться полным профаном в вопросах истории, особенно когда речь идет о военно-технических проблемах.

Даже если Маннергейм и отдавал такой приказ, то объяснять его чисто гуманными соображениями нет никакого резона. Проще задать вопрос: а были ли у финнов силы, необходимые для того, чтобы осуществлять бомбежки и обстрелы? Финская бомбардировочная авиация, как уже говорилось выше, состояла из четырех десятков устаревших «Бленхеймов». В ленинградском небе этот полк сгорел бы, как свечка, за считаные недели. После этого Финляндия осталась бы без бомбардировочной авиации. Учитывая, что бомбежки города сами по себе не могли дать непосредственный эффект, эта жертва была бы абсолютно бессмысленной. Кроме того, реальной проблемой могли стать боевые столкновения немецких и финских самолетов в ленинградском небе – так называемый «дружественный огонь» был во Второй мировой войне весьма распространенным явлением. В связи с этим уже 5 сентября 1941 года было достигнуто соглашение о зонах действия германской финской авиации. В соответствии с ним Ленинград находился в сфере ответственности немцев, у которых были гораздо более масштабные возможности для того, чтобы нанести ущерб городу на Неве.

С тяжелой артиллерией у финнов ситуация также была крайне напряженной. По сегодняшний день не существует единого мнения по вопросу о том, имелись ли в распоряжении финнов в принципе орудия, способные обстреливать Ленинград. Даже если такая возможность имелась, начать обстрел значило расположить остро дефицитную тяжелую технику рядом с фронтом и буквально подставить ее под огонь советских батарей. Причем, как и в случае с авиацией, без какого-либо видимого смысла (финны не могли надеяться, что огонь нескольких пушек может принудить к сдаче большой город).

В своем открытом письме Даниилу Гранину отечественный историк, крупнейший на сегодняшний день специалист по советско-финским конфликтам середины ХХ века Баир Иринчеев подробно разобрал тезис о «добровольном» отказе Маннергейма от обстрелов города на Неве. В первую очередь он отмечает, что финская полевая артиллерия обладала недостаточной дальнобойностью для того, чтобы накрыть Ленинград своим огнем. Единственные орудия, снаряды которых могли долететь до города, – трофейные советские железнодорожные орудия. К их числу относились в первую очередь огромные 305-мм морские пушки, оставленные советскими войсками на полуострове Ханко. Однако при эвакуации они были выведены из строя и не могли быть использованы финнами немедленно. Финская сторона приложила большие усилия для их восстановления, однако до пробных стрельб дело дошло только в конце 1942 года. Официально на вооружение финской армии эти орудия так и не были поставлены, и в 1944 году, после подписания перемирия, их возвратили Советскому Союзу.