Романовы - Надин Брандес

– Вот почему ты никогда не просила Распутина исцелить тебя… – Мы столько раз умоляли его позаботиться о мамином сердце, но она всегда отказывалась. Потому что он был причиной ее слабости и головной боли. – Ты не хотела, чтобы мы знали, чем ты жертвуешь.

Я заставила себя рассуждать с ее точки зрения. Подумать только, как она мучилась из-за болезни Алексея. Его гемофилия произошла от ее родословной. Разве я не позволила бы мастеру заклинаний делать все, что нужно, если бы думала, что это поможет брату?

– О, мама, – нежно обняла я ее.

Она похлопала меня по спине.

– Стало немного легче от того, что кто-то еще узнал.

– Спасибо, что доверилась мне.

Я спрятала ответ в глубину своего разума, радуясь, что у меня есть информация, но еще не зная, как ее осмыслить. Мама пыталась спасти жизнь Алексея как будущего царя, однако ее секреты стоили ему – и папе – трона.

⁂

На следующий день в одиннадцать часов мы должны были выйти в сад. Но Авдеев за нами не пришел. Вместо этого дверь открыл Заш, а рядом с ним стоял Иван.

– Сегодня мы проводим вас в сад.

Мария повисла на руке Ивана. Мы вышли из своих комнат и последовали за солдатами. Я шла перед Марией, а Заш – позади. Зов улицы ускорил биение моего сердца. Мы выскочили на солнечный свет, но Мария остановилась в нескольких шагах от меня. Я резко застыла, чтобы не врезаться в нее.

Она держала Ивана за руку и смотрела вперед, в сад. Иван сиял, наблюдая за нею. Я проследила за взглядом сестры. Что-то изменилось в этом крошечном пространстве.

С ветвей березы свисала плоская доска, прикрепленная к двум толстым веревкам.

Качели.

Мы обе взвизгнули и бросились к ним. Доска была толстой и достаточно длинной, чтобы поместиться вдвоем. Во время нашей гонки к новому развлечению я заметила нескольких охранников, ухмылявшихся от уха до уха. Будто они радовались вместе с нами.

А потом они похлопали по плечам двух солдат: первым был Иван, которому Мария послала воздушный поцелуй, плюхнувшись на сиденье.

Вторым был Заш.

Авдеев запретил нам говорить на любом другом языке, кроме русского. Он запретил подавать сигналы кому-либо снаружи. Запретил открывать окна. Но ничто не могло помешать нам визжать, как дети, когда мы катались на качелях.

Он не стал убирать их. Возможно, даже сам разрешил солдатам повесить их для нас. На самом деле, он часто упускал из виду тот факт, что полчаса прогулок растягивались до полутора часов.

С каждым ффух – вперед и назад, вперед и назад – мое сердце ловило дополнительный прилив надежды. Солдаты сделали нам качели. Многие из них, не только Заш и Иван, казалось, наслаждались нашим восторгом. Будто они больше не хотели нас убивать.

Большевики пытались держать нас в заключении, пока новое правительство не решило, что с нами делать.

Папа развернулся на качелях, и его сапоги взлетели высоко над головой. Его смех пронзил воздух, заразительный, как революция. Даже охранники присоединились к нему. Алексей пересек сад – без коляски – и присоединился к отцу. Несколько охранников зааплодировали.

Я уловила шум позади нас, возле гигантских ворот. Охранники в проеме с винтовками держались угрожающе.

– Идите, граждане, идите. Здесь не на что смотреть.

Они сделали несколько грозных шагов в сторону улицы.

Теперь уже весь Екатеринбург знал, что семья Романовых содержалась в Ипатьевском доме. Я не удивилась, что наш смех привлек внимание любопытных прохожих.

– Ну а если смотреть не на что, то почему мы не можем стоять здесь, раз хотим? – последовал раздраженный ответ.

Я хихикнула и вернулась к развлечению.

Краем глаза я заметила, что Заш наблюдает за мной. По-прежнему широко улыбаясь, я двинулась в его сторону. Он отделился от остальных солдат, и я ощутила, как он пытается снова придать своему лицу выражение сдержанности и твердости. Однако этот бой Заш проиграл.

Мы встретились у стены дома и остановились на приличном расстоянии друг от друга. Я прислонилась к теплой кладке и просияла.

– Не знаю, почему вы приняли в этом участие, но… спасибо.

Заш опустил глаза.

– Возможно, в это трудно поверить, но даже будучи вашим надзирателем, я… мы… не желаем страданий вашей семье.

– Я вам верю. – Тепло разлилось в моей груди. – Благодаря вам Алексей опять ходит самостоятельно.

Пауза.

– Я рад, что ему лучше.

Как будто почувствовав, что мы говорим о нем, Алексей, раскачиваясь взад-вперед, послал в мою сторону насмешливый поцелуй. Я покраснела.

Но когда Заш проследил за моим взглядом и посмотрел на брата, у того хватило совести вовремя отбросить усмешку и почтительно отсалютовать ему.

К моему удивлению, Заш ответил на приветствие.

– Он очень благодарен. – Мне хотелось, чтобы лицо наконец остыло до нормальной температуры.

– Я ничего не сделал.

Пусть он думает, что я не догадываюсь. Пусть сам верит в свою ложь. Но я знала, что он сделал для нас, и это разрушило стену, защищавшую мое сердце.

– Все равно. Спасибо, Заш.

Поднялся ветерок, несущий темные облака над городом и нашей тюрьмой. С видимым усилием Заш натянул на лицо прежнее, солдатское, выражение.

– Лучше наслаждайтесь садом, пока есть такая возможность.

– Да, конечно.

Я отошла от него, и вновь наша беседа завершилась на официальной ноте. Может быть, и к лучшему, что мы оставались по разные стороны баррикад: большевик и ссыльная княжна.

Никто из нас, казалось, не был доволен этим.

Качели стали нашим спасением. Их появление разрушило последнюю напряженность между нами и солдатами, с которыми мы изо дня в день общались. Даже патрулирование и винтовки наблюдающих за нами большевиков не могли удержать надежду.

Мы собирали каждую крохотную капельку легкости и солнечного света, словно старые заклинания – от солдатской улыбки до новых качелей на дереве и дополнительных пяти минут снаружи. Мне требовалось составлять в уме список каждый день, благодаря чему, когда Авдеев был особенно пьян или недобросовестные большевики грабили наши припасы, у меня все же оставалась поддержка. Напоминание, что человечность и радость существуют.

Летний зной приносил бури, а вместе с ними – мучения. Жара вмиг загнала нас в тень тополей, а в следующее мгновение налетел ураган.

– Всем внутрь! – крикнул Авдеев, выходя из своего пропахшего алкоголем кабинета.

– Мы не против дождя! – Я широко раскинула руки и будто обняла тугие струи воды.