Бертран и Лола - Анжелик Барбера

Между второй и третьей чашками кофе Бертран сказал себе: «Хорошо, что Лола убралась вместе с младенцем в животе…» Сделанный вывод привел его в состояние, необходимое для работы над репортажем. Говорят, квинтэссенция души народа сохраняется из века в век, переживая все изломы и любые политические режимы. А еще говорят, что время не властно над настоящей любовью. Он отодвинул тарелку, откинул назад волосы. Тучи стояли неподвижно, словно их прибили к небосводу гвоздями. Тишина. Беспросветность. Я просто хочу, чтобы она была здесь.

Бертран вернулся в номер, зажег везде свет, проверил, все ли документы на месте, бережно, почти нежно, упаковал фотоаппараты. В точно назначенное время появился его сопровождающий – «траченный жизнью» мужик лет пятидесяти. Седой ежик волос, стриженный почти «под ноль», черная трехдневная щетина, плечи лесоруба и глаза цвета голубого зимнего неба. Звали его Анатолий Васильевич Иванов. Рукопожатие мгновенно убедило обоих, что они найдут общий язык. Проводник разложил на столе карты, и остаток дня они намечали маршрут поездки, а поздно вечером отправились в бар, чтобы обмыть знакомство и грядущие приключения. Анатолий заказал бутылку водки, и она ушла под закуску, о которой у Бертрана не осталось ни малейших воспоминаний. Он не думал. Ни о чем. Ни о ком. Сиюминутное алкогольное счастье. Завтра будет болеть голова…

– …я вообще-то плохо переношу спиртное.

– Я ни черта не понял. Что ты сказал?

– Да здравствует водка!

– Да здравствует Россия! – добавил Иванов, и Бертран почему-то повторил:

– Да здравствует Россия!

На следующее утро Бертран и Анатолий взяли курс на восток. Из Москвы выезжали целую вечность. Ряды высоких уродливых домов-прямоугольников умирали от скуки среди безликих рекламных щитов.

– Их строили с одной целью – загубить все мечты на корню, – сказал Анатолий, – Россия – моя Россия – не такая.

Унылые окраины остались позади, и Бертран увидел стоящий навытяжку лес. Деревья собрались в армию, готовую отвоевать территорию, которую украли и изуродовали машины. Высоченные ели с угольно-черными стволами тянулись к небу. Самые настырные солнечные лучи пробивались сквозь зеленые лапы и падали на землю золотистыми кругляшами, другие по непонятной причине цеплялись за хвою.

– Остановись, – скомандовал Бертран.

– Действуй пошустрее, здесь нельзя останавливаться, того и гляди наряд нагрянет.

– Дела на две секунды.

Бертран видел линии, свет, все в совокупности, выбирал угол и ракурс съемки, кадрировал будущее изображение. Он караулил решающее мгновение и никогда не упускал его. Во всяком случае, профессионально. Охотничий азарт доставлял ему колоссальное удовольствие, и он вдруг понял, что делать снимки – акт чистейшего, беспримесного наслаждения. Щелк. С согласия или без оного. Щелк. Фотография принадлежит ему. Щелк. Так же было и с Лолой – я позвонил в дверь, чтобы «присвоить» ее. Щелк. Мысли проносились в голове, не отставая от пальца, жавшего на кнопку затвора. Щелк. Образы были такими же четкими, как золотистый отсверк реки внизу, в нескольких метрах за темными деревьями. Щелк. Я думал только о себе. Вот что я делал. Щелк.

– Пора! – крикнул Анатолий, и Бертран вернулся в машину.

– Хорошо получилось?

– Отлично.

– Точно?

– На все сто.

Анатолий ухмыльнулся. Фотограф взял другую камеру, открыл окно и дважды щелкнул.

– На цифру снимаешь? – поинтересовался Анатолий.

– Сейчас – да.

– Почему не просматриваешь?

– Потом.

– Почему?

– Сейчас незачем.

– Странный ты мужик, Бертран! – засмеялся проводник.

– Сказать, почему я люблю фотографировать?

– Наверное, потому, что это самая классная профессия на свете? – предположил Анатолий.

– Не угадал, – покачал головой Бертран. – Я люблю снимать, потому что все, попадающее в кадр, становится моим по праву.

– Но ты ведь должен на что-то жить, значит, иногда продаешь негативы?

– Да, лучшие.

– Надеюсь, с женщинами ты поступаешь иначе.

Бертран обомлел. Проводник сосредоточился на дороге, молчал минуты три, не меньше, и наконец изрек:

– Я знал, что в тебе есть русская кровь…

Тишина. Дорога. Лес. Патрульная машина, возникшая из ниоткуда. Вопросы. Досмотр. Выкуп. Новые вопросы. Еще выкуп. Слава богу, отстали.

Бертран искоса посмотрел на Анатолия, тот закатил глаза и тронулся с места. Справа и слева стоял густой лес, навстречу, на разной скорости, изредка ехали машины. На обочинах тут и там мелькали перваншевые цветки. Бертрану было все равно, как они называются, он просто любовался ими, как волшебными голубоватыми огоньками на фоне темной зелени. Мягкий свет обволакивал ездоков.

– Знаешь, я часто думаю, что женщины всегда будут лучше мужчин, – сказал Анатолий.

– Потому что не воюют?

– Нет, потому что рожают малышей и кормят их грудью.

– У тебя есть дети?

– Двое. А у тебя?

Бертран покачал головой:

– Нет. Мальчики или девочки?

– Сыновья. Взрослые. Я бы хотел вырастить еще и дочку.

Голос русского сорвался, как случается от неожиданности или испуга. Бертран спросил взглядом: «Что-то не так?» – и услышал односложный ответ: «В другой раз…»

Да, чтобы приобщиться к некоторым вещам, нужно всегда быть наготове. Уметь дождаться правильного света, не терять веры в успех и вовремя «открыть шторки». Не стоит пытаться притормозить время – пусть течет как хочет. Забыть о датах, не считать часы. Вчера она лежала в моих объятиях, и я чувствовал ее кожу. Касался рукой волос. Целовал. Наши сердца бились в унисон. Мы смотрели в глаза друг другу. Она брала меня за руку. Ее голос не лгал. В нем звучала любовь. Времена года сменятся много раз. Цветы раскроются, явив миру свои чу́дные индиговые лепестки, а я отучусь ждать.

– Остановись, – скомандовал Бертран.

Он вышел. Опустился на колени и сделал три снимка. Всего три. Река внизу исчезла из виду. Вокруг не было ни одного цветка. Анатолий не понял, что же снимает этот странный француз. Какая разница! Разобрать все по косточкам – не главное. Их взгляды встретились. Они спустились по насыпи. Солнце удалялось от мира, и на десять секунд установилась полная тишина. Совершенная. Восхитительная.

Франк ждал Лолу в зале прилета – хотел застать врасплох, но сюрприз не удался. Она подтвердила ему великую новость без пяти четыре утра, сидя в такси с двумя коллегами. Он отвечал с бесконечной нежностью, волнением и гордостью будущего папаши, который, конечно же, должен был примчаться в аэропорт.