Корсары Таврики - Александра Девиль

В этот момент из комнаты роженицы вышла Агафья и объявила:

— Девочка!

— А как Марина? — кинулась к повитухе Таисия.

— Жива, слава Богу, — ответила Агафья усталым голосом и вытерла пот со лба.

Дальше Зоя не стала задерживаться в доме и, перекрестив­шись, выскользнула во двор. Несмотря на наступившую тем­ноту, она спешила покинуть поместье, в которое невольно принесла беду.

Между тем Таисия, почувствовав недоговорку в словах по­витухи, тревожно обратилась к ней:

— Скажи мне правду, что-то не так?

— Девочка здорова, и у Марины, слава Богу, кровь удалось остановить. Но только... — Агафья замялась. — Боюсь, что по­сле такого, Как она сегодня пережила... боюсь, что у нее, мо­жет, больше не будет детей.

Таисия подавила тяжелый вздох.

— Но ты, Агафья, не говори ей об этом. Хватит с нее и дру­гих потрясений.

Войдя в комнату Марины, Таисия поцеловала дочь и скло­нилась над крошечным пищащим сверточком, который моло­дая мать бережно придерживала возле себя рукой.

— Мы с Донато решили, что, если родится девочка, назовем ее Аврелией, — прошептала Марина. — Как жаль, что Донато сейчас в отъезде... А Примавера... Верочка нашлась?

Лицо Марины казалось белее подушки, на которой она ле­жала. Таисия, не решившись сразу открыть дочери правду, осторожно отодвинула с ее лба слипшиеся от испарины воло­сы и с вымученной улыбкой ответила:

— Энрико со слугами ищут ее. Знаешь ведь, какая она не­поседа и озорница: наверное, убежала куда-нибудь, вздумала играть в прятки. Такое ведь и раньше с ней случалось. Ниче­го, найдут. А ты поспи, доченька, отдохни. Тебе теперь надо набраться сил для своей маленькой Аврелии.

Марина ничего не ответила и, закрыв глаза, погрузилась в спасительное забытье.

Плавание из Константинополя в Кафу, несмотря на яр­кость весенних дней, было для Ринальдо Сантони окрашено в куда более мрачные цвета, нежели его предыдущая дорога из Кафы в Константинополь, полная опас­ностей и бурь. Ведь тогда, хмурой ненастной осенью, он был полон надежд на будущее, а сейчас, солнечной весной, подав­лен грузом разочарований.

А ведь все начиналось так радостно и волнующе...

Приехав в Константинополь, Ринальдо продал часть своей добычи, чтобы купить роскошный подарок Гайе, которую те­перь надеялся назвать своей невестой. Но, когда он пришел к дому любимой девушки, ее родители ему объявили, что их дочь вышла замуж за богатого и знатного мессера Колино и скоро уезжает с ним в Геную. Потрясенный Ринальдо сперва не поверил их словам, думал, что они принуждают дочку к браку с ге­нуэзцем. Потом, рискуя нарваться на скандал, он подстерег Гайю возле церкви и потребовал у нее ответа. И красавица, ничуть не смутившись, с приветливой улыбкой объяснила ему, что долго размышляла после их разлуки и пришла к выводу, что для любой женщины важна в жизни надежность, а стать женой почтенного мессера Колино — это, уж конечно, надежней, чем разделить судьбу корсара, пусть даже такого привлекательного, как Ринальдо. Но при том, добавила Гайя, она отнюдь не отказывается от своих слов о любви, и ее замужество не помешает им с Ринальдо тайно встречаться, а даже будет придавать этим встречам особую остроту. Однако Ринальдо заявил, что хотел видеть Гайю своей женой, а для плотских утех он теперь скорее предпочтет шлюх из портовой таверны, потому что они, по крайней мере, честнее иных знатных дам. Гайю оскорбила та­кая грубость, но Ринальдо, если бы мог, оскорбил бы ее еще сильнее, потому что слишком велика была его душевная боль.

И теперь, закончив зимние дела в Константинополе и про­пив изрядное количество денег в тавернах, он возвращался в Кафу все на той же «Лобе», которая еще несколько месяцев тому назад везла его в страну радостных надежд...

И вот — все надежды рухнули, и он по-прежнему чувствует себя отверженным скитальцем морей. Родные и близкие лю­ди погибли, любимая девушка предала. И рядом — никого, кроме моряков-корсаров, которых и друзьями-то не назовешь: ведь все они по натуре — одинокие волки, готовые драться за добычу не только с чужими, но и друг с другом. Пожалуй, лишь только в Карло он мог быть полностью уверен.

А Карло, некогда готовивший себя к духовному поприщу, об­ладал определенной проницательностью и догадывался о вну­треннем состоянии друга, но не расспрашивал его ни о чем, так как знал по опыту, что Ринальдо никогда и никому не призна­ется в своих душевных терзаниях.

Вечерело. Темные тучи на горизонте, резкие порывы ветра, ба­рашки на волнах, беспокойные крики чаек — все указывало на то, что к ночи может начаться шторм. Но Ринальдо стоял, опершись о поручни, и смотрел вдаль с таким отсутствующим видом, словно не на нем лежала главная забота и ответствен­ность за судьбу корабля. А ему действительно сейчас все было безразлично. Он думал о том, что больше не для кого жить, бе­речь себя, завоевывать и накапливать богатство, чтобы обеспе­чить близким и дорогим людям благополучие. Ведь и людей таких в его жизни не осталось...

К Ринальдо подошел Тьери — опытный моряк, отвечавший за оснащение корабля и постановку его на якорную стоянку.

— Капитан, пора нам в укрытие. Скоро ночь, и море неспо­койно. Не пропусти бухту возле Рифуджио.

— Сам знаю, — недовольно откликнулся Ринальдо и отдал приказ поворачивать к берегу.

А незадолго до того, как «Лоба» бросила якорь в укромной корсарской бухте, сюда же причалила лодка, в которой Неро­не и Бетто везли маленькую пленницу.

Весьма довольные тем, что успели приплыть в Рифуджио до начала бури, похитители поднялись по тропинке к дому, укры­тому между поросших дубняком гор и остатков древней стены. Нести Примаверу, а также заплечный мешок с едой и теплы­ми накидками пришлось Бетто, который недовольно ворчал по этому поводу, на что Нероне бодро ему объяснял:

— Ничего, за девчонку мы получим такой выкуп от ее роди­телей, что нам на всю жизнь хватит. Я ведь все это обдумал, я рисковал, а ты взамен должен помогать мне своим трудом. Ты же привык носить тяжести и лазать по горам, а я — нет. Ты бродяга, рожденный в Таврике, а я — благородный генуэзский дворянин.

Такие доводы убедили Бетто; особенно заманчивым для не­го было обещание большого выкупа за девочку. Он не догады­вался, что на самом деле «мессер Элизео» вовсе не собирается не только делиться с ним выкупом, но и оставлять Бетто в жи­вых после того, как отпадет надобность в сообщнике.

В этот вечер дом не пустовал: здесь нашли пристанище двое морских бродяг, чья лодка разбилась прошлой ночью о скалы. Они плыли сюда из самой Кафы, но что именно заставило их проделать долгий путь на довольно утлом суденышке, не ста­ли сообщать незнакомцам, прибывшим неведомо откуда, да еще с маленькой пленницей в руках.

Нероне тоже не понравились временные обитатели дома: один — смуглый коренастый бородач с кривым носом и серь­гой в ухе, другой — щуплый и юркий проныра с бегающими глазами и рыжеватой копной волос. Генуэзец сразу понял, что с такими надо держать ухо востро, и шепнул Бетто, чтобы тот молчал и не сболтнул лишнего.