Трагедия Белого Юга. 1920 год - Николай Карпов

23 марта донцы вели бои в 80 километрах от Новороссийска, у станции Ильской. Из штаба главнокомандующего сведений никаких уже не поступало, хотя линии связи были вполне исправны. Все ожидали возвращения начальника штаба армии генерала Кельчевского, надеясь, что все идет по тому плану, который он утвердил у Деникина. А между тем в этот день большевиками была занята Анапа, и части Добровольческого корпуса, бросив Тамань, спешно двигались на Новороссийск.

На станции Абинской штабной поезд генерала Сидорина был окружен «зелеными». Здесь сама местность была идеально приспособлена для их действий. Всего в двух километрах от нее тянулись горные цепи, а предгорная равнина была плотно покрыта высоким кустарником, в котором прятались села и хутора, наводненные партизанами. Рано утром 24 марта весь штаб был разбужен пулеметной и ружейной стрельбой. Огонь вели наступающие цепи «зеленоармейцев». Они находились метрах в пятистах. Все офицеры и охрана, состоявшая из юнкеров, отвечали плотным огнем, потом перешли на бронеплощадки и стали стрелять из орудий. Вскоре прибыла конвойная охранная сотня 3-го корпуса, и только тогда нападение было отбито. Если бы охрана не заметила нападавших вовремя, штаб Донской армии мог бы стать легкой добычей «зеленых».

А в самой станице Абинской, расположенной менее чем в километре от станции, в это время царила невероятная сумятица. Пришедшие туда ночью донские части расположились в станице, которая была уже занята «зелеными» и разъездами красных. В трех соседних избах в некоторых местах ночевали и белые, и красные, и «зеленые». Можно себе представить, какая суматоха началась в станице утром, когда все проснулись и увидели, с кем имеют дело. Одни разоружались, другие отстреливались и уходили, третьи метались из одной стороны в другую, попадая то к красным, то к «зеленым», то к белым, и совершенно теряли всякое представление о действительной обстановке. В таком состоянии находился и отряд, сформированный перед уходом из Екатеринодара членом Донского и Верховного Круга Гнилорыбовым и носивший громкое название «Отряд Донского и Войскового Круга». Такие сцены разыгрывались и в других населенных пунктах. В этот и на следующий день Донская армия переживала один из самых тяжелых моментов своего существования. Даже непродолжительное пребывание ее частей в горах тяжело отразилось на них. Проходя через зону «зеленых», армия оказалась окруженной со всех сторон: где были большевики, где «зеленые», разобрать было трудно. Повстанцы расслоили Донскую армию, окончательно дезорганизовали ее тыл. Воинские части, потерявшие надежду уйти от большевиков, то переходили к «зеленым», то оказывали им пассивное сопротивление, то снова уходили и двигались дальше. Е.Н. Раковский, вспоминая об этих событиях, пишет:

— «Одно время казалось, что главная масса Донской армии превращается в «зеленых». В Крымской, например, командир 2-го корпуса генерал Сутулов официально доложил, что две бригады его корпуса перешли к «зеленым». Потом выяснилось, что так оно и было, но, побывав у «зеленых», переговоривши с ними, ознакомившись с обстановкой, бригады снова ушли вслед за войсками, оставив там значительную часть своего состава. Осталось от бригад совсем немного».

Из Абинской 24 марта штаб Донской армии перешел в Крымскую, где к нему присоединился генерал Кельчевский. И здесь же выяснилось, что пути отступления у Донской и Добровольческой армий совпали. Оказывается, красные, форсировав нижнее течение Кубани и взяв Анапу, находятся в глубоком тылу у донцов. Добровольческий корпус начал занимать оборону в районе Тоннельная—Абрау-Дюрсо. Менять направление движения армия не могла, последний путь через горы, которым можно было воспользоваться, шел на Шапсугскую и Геленджик и уже остался позади. Путь на Тамань был отрезан. Оставалось идти всей армией на Новороссийск или часть ее отправить побережьем на юг. Генерал Деникин приказал Сидорину немедленно прибыть в Новороссийск, воспользовавшись одной из якобы имеющихся на станции Крымской мотодрезин. Так как дрезин не оказалось, Сидорину сообщили, что за ним послан бронепоезд.

Штаб армии на своем огромном поезде тоже двинулся в Новороссийск. По горной дороге его могли везти не менее четырех паровозов — два в голове и два в хвосте. Были приняты все меры предосторожности. На случай внезапных нападений, на крышах вагонов залегли стрелки, кроме броневых площадок, которые были в составе поезда, его защищал еще и бронепоезд. Он шел впереди, но главной его задачей стала расчистка железнодорожного пути от лавины обозов и отступающих частей. Здесь кроме донских беженцев двигались уже также обозы и части Добровольческого корпуса.

«Добровольцам» тоже было не сладко. У них был свой тернистый путь к Новороссийску. Как уже говорилось, 7 марта Деникин подписал директиву Донской армии и Добровольческому корпусу отстоять Таманский полуостров. Он действительно был очень удобен для обороны. Его перешейки, изобилующие болотистыми лиманами, были трудно преодолимы и могли быть перекрыты, в случае необходимости, корабельной артиллерией. Генералу Кутепову поручалась основная задача — не допустить красных к Темрюку с севера. Одновременно Керченская флотилия малых судов, усиленная дополнительными плавсредствами, готовилась к работе в этом узком проливе, больших транспортов и не потребовалось бы. Сам Деникин даже рассматривал возможность воспользоваться этим путем для эвакуации своей ставки и планировал для начала перевести ее поближе, в Анапу.

20 марта был отдан последний приказ Деникина об обороне Таманского полуострова и мерах по эвакуации с него всех тех, кто не успевал воспользоваться Новороссийском. Но этот приказ остался на бумаге. Ни Сидорин, ни Кутепов его не выполнили. Обстановка окончательно вышла из-под контроля. Как написал участник тех событий Д. Лехович: «Психология массы сметала расчеты стратегов, и руководство армией было утеряно».

Факт окончательного поражения становился все более очевидным, и на этой почве у Деникина испортились отношения с генералом Кутеповым. Все началось несколько раньше, когда Добровольческий корпус был введен в состав Донской армии и подчинен генералу Сидорину. Кутепов считал, что его новый начальник, несмотря на многочисленность своих, донских, войск, сознательно направляет «добровольцев» на наиболее опасные участки фронта, где они несут серьезные потери. Стена недоверия между Кутеповым и Сидориным росла день ото дня и передавалась войскам. Назревал опасный инцидент с тяжелыми последствиями.

Зная об этом, Деникин решил не допустить открытого столкновения двух генералов. Он вынужден был изъять корпус у Сидорина и подчинил его непосредственно себе. Но теперь Кутепов решил, что может принимать самостоятельные решения по любому поводу, и допустил действия, вызвавшие возмущение Деникина. Опасаясь, что волна отступающих донских частей, утративших всякую боеспособность, наводнит Новороссийск и захватит все имеющиеся там корабли, предназначенные для эвакуации в Крым, он послал главнокомандующему очень обидную телеграмму. В ней перечислялось до десятка требований, многие из которых больно били по самолюбию Главнокомандующего. В частности, в одном из пунктов телеграммы Кутепов требовал, что если все-таки придется уходить из Новороссийска, то вся власть в его районе должна быть предоставлена ему. При этом он подчеркивал, что чины Главного штаба будут эвакуироваться последними. Очевидно, смелости Кутепову придала другая телеграмма. Она была получена из Крыма. Там в это время разворачивались события, финалом которых должно было стать смещение Деникина и замена его Врангелем. В телеграмме говорилось о том, что Кутепов получит необходимое количество судов для эвакуации своего корпуса, но он должен бросить ставку Деникина в Новороссийске. Деникин отчитал Кутепова, заявив, что тот может быть уверен, Верховный главнокомандующий «выедет последним, если до этого не погибнет».