Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

За те десять лет, что минули с моего первого визита, обитель сильно изменилась. Древоземные стены обросли снизу бетонными блоками, сторожевые башни заметно прибавили в высоту и обзавелись крупным калибром, перед воротами появились врытые в шахматном порядке сваи. Хотя особой необходимости в последних и не было. Любой подозрительный транспорт стрелками «ЗУ-23» и приспособленными под нужды обороны «2А42» уничтожался с расстояния предельной видимости.

Помня об этом, при подъезде к обители Бойня старался жать на газ как можно аккуратнее.

– Хорош бздеть, – посоветовал я, когда «ласточка» почти остановилась, не доехав полутора километров до ворот. – Они твой тарантас уже разглядели.

– Ты уверен? – Бойня нервно поерзал и кивнул на торчащий впереди полузанесенный землей остов грузовика. – Он небось тоже так думал.

Дальнейшая моя аргументация по поводу нашего транспорта, касающаяся его крайней убогости, безоружности и экстерьера, достойного лишь сострадания, также не возымела эффекта, и последний отрезок пути мы тащились со скоростью безногого калеки.

На воротах, как обычно, пришлось сдать весь арсенал. Меня всегда удивляла эта странность – Святые, так трепетно относящиеся к своим стволам, почему-то ни в грош не ставили чужие убеждения схожего характера.

Оставаясь верным себе, я в очередной раз прочитал вратарям лекцию о том, что мой нож крайне недоволен вынужденной разлукой с хозяином, а все забранные им души в один голос протестуют против такого поведения. И в очередной раз остался неуслышан.

Фома ждал в своем кабинете, который, нужно сказать, тоже заметно преобразился. Во-первых, комнатка Пантелеймона показалась новому настоятелю чересчур тесной и была объединена с двумя соседними. Во-вторых, от прежнего аскетизма не осталось и следа: вместо простенькой мебели – дорогущий гарнитур из явно не местных пород, вместо скромных иконок – здоровенные доски в золотых окладах с камнями, голые когда-то стены завешаны гобеленами и раритетным оружием на крюках художественной ковки. Да и сам настоятель теперь был далек от образа сухого, отринувшего все излишества старца.

– Ну, здорово, пропащая душа, – не вставая из кресла, пробасил громадный мужик, килограммов под сто тридцать, с мясистой румяной мордой, и погладил бороду, сверкнув нехеровых размеров перстнем.

От прежнего Фомы, что когда-то увивался за смазливой Варей, остались разве что глаза – все такие же синие и наглые, только смотрят теперь куда увереннее.

– И тебе не хворать, – ответил я взаимной любезностью.

– Как сам?

– Жив. Давай сразу к делу. Зачем видеть хотел?

– Хе-хе, – Фома криво усмехнулся и поправил массивный крест на груди. – Вот что мне в тебе нравится, Кол, так это подход. Ну, к делу так к делу. Присаживайся, – он указал на стул справа от себя и разложил передо мной лист бумаги с карандашным портретом. – Знаешь его?

С помятого листа смотрел мужик средних лет, славянской наружности, коротко стрижен, широкие скулы, волевой подбородок, уши прижаты, глаза чуть прищурены, слева над верхней губой шрам.

– Впервые вижу.

– Тогда возьми и запомни как следует. Это Алексей Ткачев. Наемник. Среди своих известен как Леха Ткач. Русский, тридцать один год, метр восемьдесят семь.

– Он – цель?

– Нет. Не совсем.

– Что значит «не совсем»? Мне убить его наполовину?

– Экий ты кровожадный. Сразу убивать не нужно. Наоборот, твоя задача – сделать так, чтобы он прибыл в означенное место целым и невредимым.

– Еще раз, пожалуйста. Я не ослышался?

– Не ослышался. Присмотришь за этим гавриком, всего и делов-то.

От столь противоестественного предложения меня даже пробило на нервный смешок.

– Стоп-стоп. Фома, мы уже давно знакомы, и ты не хуже меня знаешь, что охрана – не мой профиль. Да и что за нужда? Пошли своих ребят. Уверен, они прекрасно справятся.

Фома вздохнул и задумчиво погладил окладистую бороду.

– Я бы так и сделал, но – видишь ли, в чем закавыка – Ткач не должен знать о прикрытии. Он будет со своими людьми. Это пять человек, пользующихся особым доверием – костяк его отряда. Желательно, чтобы они тоже не испустили дух раньше времени.

– А остальные?

– Что остальные?

– Ты сказал – «костяк». Впервые слышу, чтобы капитан добровольно разделял отряд. Разбегутся же, как тараканы, и месяца не пройдет. Если этот Ткач надеется вернуть людей под свое крыло, он либо невъебенно авторитетен, но тогда я бы о нем слышал, либо невъебенно туп, что более походит на правду. Из своего опыта, глядя со стороны, могу заключить только одно: охрана тупых клиентов – дело гиблое.

– Э, нет, – усмехнулся настоятель. – Он совсем не туп. И отрядом жертвует осознанно. Стало быть, цель того стоит.

– Что за цель?

– А вот это и предстоит выяснить, – Фома хитро ощерился, сверкая глазами, как прожженная шлюха. – Ну, заинтересовал?

– Не особо.

– Ах да, прости. Ты ждешь, когда я перейду к цифрам. Сорок золотых.

– Каковы условия оплаты?

– Да самые что ни на есть простые: скрытно сопровождаешь Ткача с его людьми до места, выясняешь цель рейда, как только она обнаружена – всех кладешь, если цель подъемная – тащишь сюда, если неподъемная – запоминаешь место и дуешь назад, мы высылаем парней, и, если слова твои подтверждаются, получаешь расчет.

– Не пойдет. Слишком много «если». Мне совсем не улыбается тратить уйму времени и рисковать башкой, полагаясь на чужое везение. Так что, извини, я пас.

Фома протяжно вздохнул и покачал головой с такой выразительностью, будто весь мир только что перевернулся на его глазах, устои рухнули, святыни попраны, вера в человечество утрачена.

– Кол, Кол… Не хотелось мне этого вспоминать. Мы ведь старые друзья, но…

Снова-здорово. Каждый раз, когда дело принимало не устраивающий Фому оборот, он вытаскивал на свет божий эту историю. Случилась она почти два года назад. Мы с Никанором – одним из немногих вменяемых братьев – душевно отдыхали в навашинском кабаке. Даже не вспомню уже, что за повод был. Вроде рабов удачно спихнули. Разумеется, приняли на грудь как следует. И в процессе отдыха повздорили с какими-то уродами из Навмаша. Повздорили крепко, так что дело закончилось стрельбой и спешным отбытием восвояси. Хорошо – машина близко стояла. Прыгнули – и по газам. Со всем этим переполохом даже не заметил, что у товарища в пузе дыра. Да он и сам здорово удивился. Полпути удивлялся, пока дух не испустил. А потом оказалось, что пуля у Никанора в брюхе не чья-нибудь, а моя. Как назло таскал тогда «Гюрзу» с «СП–10». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

– Фома, не начинай. За тот случай я уже сполна рассчитался.

– А я так не думаю. Но буду думать, если согласишься. Ну? Последний разок, и лично гарантирую тебе полное отпущение грехов. Что скажешь?