Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

– Так ты же не знаешь, может, человек этот и загнулся потом, от кровавого поноса, – возразил первый. – Не все такие прошареные насчет радиации.

– Н-да… – цокнул языком второй. – Ни о чем с вами, молодыми, серьезно потолковать нельзя. Ладно, пойду, справлюсь, как там наша банька. Попариться охота перед дорожкой. Даст бог – не в последний раз.

– Бля, Гейгер, типун тебе на язык.

Разговор закончился, скрипнули половицы, хлопнула дверь.

Я размял затекшую шею и глянул в забранное решеткой оконце под потолком – небо совсем уже потемнело. Что ж, надо и мне ополоснуться, пожрать да на боковую. День предстоял нелегкий.

Наемники. Трудно найти другой контингент, мнение о котором было бы столь же неоднозначным. Их услугами пользуются все – от сельчан, нуждающихся в защите, до городских властей, чьи намерения варьируются в очень широком диапазоне. Для одних наемники – последняя надежда ввиду нехватки собственных силенок; для других – удобный, хоть и недешевый, инструмент в улаживании щекотливых дел; есть и те, кто пытается использовать их в качестве пушечного мяса, ставя под главный удар. Сопливое пацанье мечтает о вступлении в наемнический отряд, грезя приключениями и шальным баблом. Матери, едва завидев компанию упакованных в «комки» и увешанных стволами мужиков, за уши тащат сыновей со двора, а дочурок прячут в погребах и на сушилах. Вольные стрелки, дикие гуси, солдаты удачи, псы войны – они появляются везде, где пахнет кровью и золотом. Сегодня избавляют деревню от посягательств банды, завтра участвуют в карательном рейде, послезавтра свергают одного царька, чтобы помочь вскарабкаться на трон другому. Большинству из них глубоко плевать на принципы и мораль, их интересуют только деньги. В этом мы похожи. Будь я поуживчивее – кто знает, – возможно, мерил бы многострадальную землю-матушку кровавой поступью в составе разношерстной кодлы сорвиголов. Вместе легче. У каждого своя роль, своя область ответственности: снайпер, пулеметчик, гранатометчик, сапер, медик, техник, повар, наконец. В полностью укомплектованном отряде можно позволить себе роскошь быть узким специалистом. Боец, грамотно управляющийся с РПГ-7, к примеру, имеет долю раза в три-четыре больше причитающейся рядовому стрелку. Оно и неудивительно, принимая во внимание стоимость выстрелов и возникающие по той же причине сложности с обучением. Мало кому хочется держать в руках собственный ливер как результат «дружественного огня».

Чем крупнее отряд, тем выше его шансы на процветание. При наличии опытного капитана, разумеется. Сей индивид должен обладать не только светлым умом для тактических выкладок и хорошо подвешенным языком для ведения переговоров, но и крепкой рукой, способной своевременно взять за яйца тех, кто решил поставить его авторитет под сомнение. Не каждому по зубам держать в узде толпу отъявленных ублюдков, заставляя их делать то, чего они зачастую делать совсем не желают. Поэтому численность наемнического отряда редко переваливает за двадцать голов. Самые крупные, с которыми мне доводилось иметь дело, насчитывали шесть-семь десятков. Таких отрядов я знаю всего два, и их капитаны – чистые звери, не гнушающиеся фаршировать подопечных свинцом за малейшее неподчинение. На первый взгляд крутовато, но тот, кто поварился в этом котле, подтвердит, что только так и можно командовать. Ведь даже среди двенадцати приближенных Иисуса нашелся Иуда, а апостолы, как говорят, были куда честнее наймитской братии.

Если верить Фоме, Ткач, до организации похода в Москву, рулил отрядом, чья численность колебалась в пределах тридцати-сорока головорезов. Те пятеро, что остались, были десятниками и спецами: Гейгер – техник, ответственный за радиохимическую безопасность, уже в возрасте, полтинник разменял – для наемника неплохо, верный знак качества; Серега Весло – снайпер, мужская особь субтильного телосложения лет двадцати пяти, больше о нем ничего не было известно, но судя по количеству зарубок на прикладе «СВД», дело свое он знал крепко; Ряба – гранатометчик и по совместительству сапер, неприметный мужичок средних лет с характерным для своей специальности узором черных точек, обрамляющих рваный шрам на шее и правой щеке; Валера Балаган – пулеметчик, плечистый детина, на вид лет двадцать пять – двадцать семь, лицо доброе, но не даун, что странно, гордый обладатель «ПКМ» и титановой каски, которую носит не снимая. Вот и все, что я знал об этих четверых. Но пятый участник группы, о котором Фома упомянул лишь вскользь, без имени, был мне знаком. И, честно говоря, меня сей факт здорово расстраивал. Сиплый – медик. Мы познакомились четыре года назад, когда он штопал мясо еще в другом отряде. Странный малый. Перепробовал, наверное, весь ассортимент наркоты, до которого смог дотянуться. А дотянуться он умел. При этом не сторчался и был вполне адекватен. Называл себя «нейропилотом», «естествоиспытателем головного мозга». Собеседника интереснее я не встречал. Чертовски умный мужик. По слухам, заведовал отделением хирургии в клинике Костромы, но за свои эксперименты получил коленом под зад. Горевал Сиплый недолго и легко нашел себе работу, примкнув к наемникам. На вопросы о возрасте отвечал, что умирать в ближайшее время не планирует и остальным не советует. С виду – тридцатник или даже меньше. Наблюдал Сиплого в деле и могу сказать, что под его нож лечь, в случае чего, не побоялся бы. Хирург он, что называется, от бога. А вот стрелок херовый. Из арсенала предпочитал «Витязь» за его слабую отдачу и возможность дать длинную очередь с неплохим шансом на «авось попаду». В атаку никогда не рвался. Даже не представляю, что могло заставить Сиплого принять участие в афере с походом к черту на рога. Жаль, что так вышло. Очень жаль.

С утра из разговоров за стенкой я узнал, что обоз, с которым Ткач планировал двинуть к Владимиру, уходит в восемь.

Обычно торговый обоз – это десять-пятнадцать подвод, запряженных далеко не скакунами. Движется такая процессия со скоростью чуть шустрее прогулочного шага. При желании можно и пешочком увязаться, но топать пятьдесят километров без передышки до первого привала я желания не испытывал, поэтому оставшиеся полтора часа посвятил приобретению индивидуального транспортного средства.

– Эй, хозяин, – я постучал в ворота крепкого, явно зажиточного дома, со двора которого за забором слышалось лошадиное фырканье. – Открывай, дело есть.

– Не шуми, – по деревянным ступеням застучали подошвы, в створке ворот открылось смотровое окошко. – Кто таков? Что за дело?

На меня глядел хмурый мужик с мясистым носом, красным от покрывающей его сети сосудов, хитрыми глазенками и торчащей вперед, будто путеочиститель локомотива, бородой.

– Покупатель, – представился я. – Лошадь у тебя купить хочу. Продашь?

– С какой такой радости? У меня скотина не лишняя.

Я достал два золотых и сверкнул ими у рачительного хозяина перед рылом.

– Эк… – крякнул тот. – Проходи.

Блеск золота – страшная сила. В большинстве случаев он с легкостью заменяет любые слова, документы и ключи. Искрящийся отлив желтого кругляшка действует почти магически. Этот катализатор алчности увеличивает оную до таких размеров, что распираемая ею особь забывает обо всем на свете. Долг, честь, совесть, даже самосохранение – меркнут перед блеском презренного металла.