Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

– Черт с тобой. Куда идти нужно?

– Да тут недалеко. В Москву.

Москва. Что я знал о ней? Бывшая столица бывшей страны, гигантский мертвый город, до отвала накормленный мегатоннами немирного атома. Бетонное кладбище пятнадцати миллионов. Так о ней говорили. Всегда с чужих слов. Я не встречал никого, кто видел бы Москву своими глазами. Не встречал даже тех, кто врал бы об этом. Шесть букв, произносимые вполголоса, словно на похоронах. Даже руины Нижнего Новгорода под боком не вызывали такого благоговейного ужаса. О Нижнем я слышал множество баек – жутковатых, мрачных. В детстве мы пересказывали их друг другу, смакуя леденящие подробности, но заканчивалось все обычно ржачкой и взаимными подъебками. О Москве же разговоры были крайне редки и коротки, будто само упоминание о ней сулило беду.

Скупые сведения о Белокаменной сходились в двух основных моментах – там нет жизни и есть высокий радиационный фон. Посему первое, что я потребовал у Фомы, – увеличение гонорара и выдача аванса. Сошлись на пятидесяти трех золотых, из которых десять были выданы на месте. Второе – защита от радиации. На что получил странного вида противогаз, счетчик Гейгера и ценный совет – не оставлять открытых участков тела. Ну, и третье – хороший глушенный ствол, для уверенного прицельного огня на двести метров, в дополнение к моему «калашу». Тут Фома долго жмотился, но, в конце концов, оторвал от сердца «Винторез» с шестью двадцатизарядными магазинами, вычтя из моего аванса три золотых, с обещанием вернуть по факту сдачи инвентаря.

Теперь нужно было подумать об «открытых участках». С этим у меня дела обстояли неважно – кисти голые, хренов противогаз-маска с фиксирующими ремнями закрывал только лицо, ворот куртки даже в поднятом положении не защищал шею.

Идя в сторону оружейной за обещанным «Винторезом», я как раз обдумывал варианты защиты своей неказенной шкуры от радиации, как вдруг обратил внимание на проходящего мимо брата в длинном плаще со стоячим воротником. Немного побазарив, выяснил, что шьет такие местный мастер – Андрей, и, узнав адресочек, направился к нему.

Дверь оказалась незапертой. Я тактично постучал и, не дождавшись реакции, прошел внутрь. Из комнаты за предбанником доносился стук швейной машинки.

– День добрый, хозяин, – открыл я дверь в комнату.

– Здорово, – отозвался тот, не оборачиваясь.

В избе стоял сильный характерный запах обработанной кожи. На скамьях и прямо на полу лежали шкуры: покроенные и целиковые. На полках стояли катушки ниток и тесьмы, коробки с фурнитурой, лекала. Настоящая пошивочная мастерская.

– Мне бы плащик. Поможешь?

Андрей – упитанный бородач преклонных уже лет – оторвался от работы и смерил меня взглядом.

– Если сегодня мерки снимем, через недельку будет в лучшем виде.

– Не до мерок. Мне сейчас нужно. Готовые есть? – достал я из кармана золотой.

– Хе, – Андрей хитро прищурился и потер загривок. – У меня тут что, по-твоему, магазин? Или склад при фабрике? Я по меркам шью. Все под заказ.

– За срочность, – к перекатывающемуся по костяшкам пальцев золотому добавился второй.

– Пойдем, – оживился Андрей и, махнув «за мной», отправился в соседнюю комнату. – Ну вот, – указал он на темный, в черно-бурых разводах плащ, облачающий деревянного истукана. – Вроде твой размер. Послезавтра обещался сдать, но раз такое дело…

– Интересная расцветка.

– Да тут… – замялся мастер, – с пропорцией маху дали. Но часов за восемь можно подкрасить. Совсем черная, конечно, не станет, но будет однотоннее.

– Не нужно, мне так нравится, – я пощупал кожу. – Свинина?

– Нет, – ощерился Андрей, подкручивая ус, – не свинина.

Через два часа, ушедших на небольшую доработку обновки – пришивание капюшона, дополнительной фурнитуры для плотной фиксации стоячего воротника, и петель, препятствующих задиранию рукавов, – я получил свою «защиту», весьма сомнительную в плане борьбы с радиацией, но психологически успокаивающую. Все-таки два слоя кожи – лучше, чем один. Да и в свете надвигающихся холодов с дождями – как-никак сентябрь на дворе – плащик будет нелишним. Сидит отлично, даже поверх разгрузки. Кожа мягкая, эластичная, движениям не мешает и щупать приятно. Андрей, разговорившись, поведал, что на плащ ушло четыре бабы, от шестнадцати до двадцати лет. Ну, за такое денег не жалко. Померил на противогаз – воротник и капюшон в затянутом положении закрывают голову с шеей полностью. Перчатки я получил бесплатно, в качестве пустяшного дополнения.

Из-за разросшегося скарба пришлось купить еще и новый вещмешок, более вместительный. Тут, правда, материальчик был попроще, обычный брезент, но сшит качественно, на совесть.

В общем, так непринужденно я оставил у Святых значительную часть только что полученного аванса.

По информации Фомы, группа Ткача должна была выдвинуться на следующий день из Чаадаево – поселок в восьми километрах от Мурома – и вместе с торговым обозом отправиться во Владимир. Не так уж и много времени, чтобы сесть на хвост. Фома мое мнение разделял, а вот Бойня – нет.

– Какого хрена?! – возмутился Николай Евгеньевич. – Никуда я не поеду, кроме Арзамаса! И так проторчал тут полдня! Это мне затемно, что ли, возвращаться?!

– Тут переночуешь.

– Нет-нет-нет, – замотал он башкой, – сам впрягся, сам и пиздуй. И так бензина сжег немерено. Кто мне компенсирует?

– Уж точно не я. Может, у Фомы спросим?

Николай Евгеньевич как-то сразу стушевался и, бубня под нос проклятия, потопал к «ласточке».

Удивляюсь, насколько сильно портятся люди, как только гнет проблем ослабевает. Прижало – шелковые, отпустило – говно говном. Выходит, я своим существованием делаю людей лучше. Хм. Вполне достойная роль индивида в социуме. Человек – он ведь сродни клинку. Чем сильнее по нему лупили, тем крепче вышел. А бросили без дела валяться – ржавчиной покрылся. Вот тот же Бойня – старик уже, но держится бодрячком, хоть и за воротник закладывает частенько. А оставь его в покое, дай на старости лет отдохнуть – так ведь за год-другой ожиреет, одряхлеет и сдохнет. Скотина ленивая. Я ему жизнь спасаю, а он…

– Осторожно! Не поцарапай, – сострил Бойня, помогая затолкать в кузов старую деревянную лодку.

– Весло закрепи, болтается.

– Потеряем – прикладом догребешь. Я в твои годы Оку туда-обратно безо всяких лодок переплывал, да еще и с узлом в зубах.

– Хорош заливать. Небось сроду из Арзамаса ни ногой.

– Ошибаешься. Я – чтоб ты знал – до того, как в эту сральню перебраться, на том берегу жил, в деревеньке, двадцать километров от Мурома. Все детство в Оке бултыхался, с весны до самого октября. Тогда-то она почище была, а сейчас, говорят, загадили – руки ополоснуть боязно.

– Молодец. Лезь в кабину.

– А ты плавать-то умеешь? – невзначай поинтересовался Бойня, ковыряясь с барахлящим зажиганием. – Слышь, чего говорю?