Тысяча акров - Джейн Смайли

– Он и сам, похоже, себя не понимает, – бросила я.

– Нет, он-то как раз себя прекрасно понимает. Просто скрытный. Вот и все.

– И что же он скрывает?

– Ну, например, что боится собственных дочерей.

– Если бы, – вздохнула я и положила аккуратно сложенное теплое одеяло на край кровати, вряд ли оно нам сегодня пригодится. – Чего ему боятся? Тут все в его руках.

– Было, – уточнил Тай, устраиваясь в постели.

– Ты про передачу права собственности? Это же просто юридическая формальность. Он и есть ферма. Стоит ему вскинуть бровь, как мы с Роуз начинаем метаться от страха. Он просто заехал к Кэролайн на работу, а она уже звонит в панике, не зная, что и думать. Порой мне кажется, что все так и осталось по-прежнему.

– Но ему так не кажется.

– Ну и пусть забирает обратно. Мне плевать! – в сердцах выпалила я. Тай внимательно на меня посмотрел. Ему было не наплевать, но решение оставалось за мной, он не вмешивался. Семнадцать лет он ждал этого, доказывая изо всех сил, что достоин тысячи акров.

– А я считаю, что он все правильно сделал в плане налогов и всего прочего. Марв Карсон не зря посоветовал, – сдержанно произнес он.

Я сняла шорты и стянула футболку.

– Но вот вам, женщинам, не мешает быть пообходительнее. Не спорить. Закрывать на что-то глаза.

Подумав, я ответила:

– Ты прав. Я не понимаю его. Но то, что тебе кажется спорами, – и есть наши попытки хоть немного разобраться. Я постоянно чувствую тревогу, будто под землей, которая раньше казалась крепкой, что-то ворочается и просится наружу, словно там коварный скрытый поток, размывающий почву. Отец никогда не говорит, что у него на уме.

– Всегда говорит. Просто вы двое вечно додумываете за него, особенно Роуз.

Я натянула короткую ночнушку и застегнула пуговицы. Тай откинул простыню с моей стороны, приглашая меня к себе. Было в этом жесте что-то надежное и успокаивающее, мне нравилось прижиматься к мужу и чувствовать силу и крепость его рук. Мы никогда не ссорились, даже если не соглашались друг с другом. В общем, и секс не был для нас так важен, как эти мирные объятья.

Тай откинулся на спину, я положила голову ему на плечо. Мы лежали близко-близко, тесно прижавшись друг к другу. Помолчали, уставившись в потолок…

– Он просто раздражительный. Не любит, когда к нему лезут в душу или мешают. Но фермер он отличный. Все его уважают и слушают. Каким бы трудным ни был год, он всегда оставался с хорошим урожаем. Не каждый так может.

В голосе Тая звучало уважение. Мы еще полежали, но муж быстро уснул, а ко мне сон не шел. Я думала об отце. Тай не сказал мне ничего нового. Те же самые слова про опыт и авторитет я и сама не раз твердила ему, когда ему случалось сердиться на отца. Мне же казалось, я живу рядом с отцом уже так долго, что с каждым годом понимаю его все меньше и меньше. За повседневным бытовым общением терялся осмысленный образ. Находясь к нему так близко, невозможно понять масштаб его личности. Поэтому я старалась вспоминать события, о которых только слышала. Например, раньше для освещения на ферме использовали бензиновый генератор. Когда отцу было семнадцать, он зачем-то спустился в подвал и случайно надышался выхлопными газами. Еле поднялся по ступенькам и рухнул на пол, дедушка Кук заметил его из кухни и вытащил на свежий воздух.

Когда отцу было десять, мальчишки из школы погнались за ним с ивовыми прутьями. Он оторвался от преследователей, развернулся к ним лицом, поднял булыжник и запустил его зачинщику травли прямо в лоб. Тот упал без сознания. Учитель встал на папину сторону, как и все в классе, а того мальчишку отстранили от занятий на две недели.

Когда мама, приехавшая к школьной подружке в Мейсон-Сити, отказалась танцевать с папой на вечере, он разыскал продавца из магазина мужской одежды, которого знал только по имени, уговорил того уйти с танцев и продать ему новый костюм, включая исподнее, носки, туфли и шляпу. Отец вернулся на танцы сущим щеголем, так что весь оставшийся вечер мама танцевала только с ним.

Он был красивым. Это я помнила.

Когда он улыбался или шутил с Гарольдом и другими фермерами, от него было не отвести глаз.

Неожиданно во всех подробностях мне вспомнился случай, когда Гарольд Кларк попал под свой же собственный грузовик. Мне тогда было не больше семи лет. Все эти годы я даже не вспоминала о том случае, события в детстве проходят как сон: начинаются без предупреждения и прекращаются без объяснений. Я играла тогда в куклы в кузове нашего грузовика. Вдруг папа выбежал из дома и запрыгнул в кабину, мама стояла в дверях и что-то кричала ему. Папа, наверное, даже не знал, что я в машине, он понесся по полям, а я сидела, чуть живая, вжавшись в угол, и подпрыгивала на кочках. Наконец мы остановились. На дороге стоял грузовик Гарольда, синий с белой радиаторной решеткой, будто оскаленные зубы. А под грузовиком лежал сам Гарольд, прижатый к земле задним колесом. Зрелище пугающее. Я закричала, но папа на меня совсем не рассердился. Он вынул настил из грузовика Гарольда и положил его на землю, потом поставил меня на край, вручил бутылку виски и сказал:

– Сейчас ты аккуратно подойдешь к Гарольду, дашь ему глотнуть из бутылки, сколько он захочет, и вернешься обратно.

Гарольд тогда отделался одними ссадинами. А под колесо он попал, когда стал вытаскивать из кузова трубу рядом с канавой, доверху заполненной густой влажной грязью. Грузовик покатился назад, сбил Гарольда с ног и вдавил в жижу. Папа и еще несколько фермеров, примчавшихся на помощь, подняли грузовик и вытащили незадачливого соседа, над которым потом долго весь округ смеялся. А для меня тогда это был момент триумфа: помню, как я осторожно на цыпочках пробиралась по узкому настилу, с каким желанным облегчением Гарольд припал к бутылке, как папа подбадривал меня: «Молодец! Еще чуть-чуть. Вот так. Хорошая девочка».

Я закрыла глаза и почувствовала, как под веками набухают слезы. Куда делась эта храбрая маленькая девочка и этот молодой, спешащий на помощь другу мужчина? Что сталось с ними?

Среди соседей Гарольд Кларк слыл легкомысленным болтуном и ни капли этого не стеснялся. Другие фермеры, из тех, кого я знала, чесать языком не стремились, а уж жаловаться и вовсе считали зазорным. Гарольд же поговорить любил, особенно о себе. Однако делал он это так, будто рассказывал о двух совершенно разных людях: один фонтанировал «грандиозными идеями» (произнося это, Гарольд привставал на цыпочки и руками рисовал кавычки в воздухе), а другой скептически ухмылялся, заранее понимая, что ни одна из них не выгорит.

Первый будто все время соблазнял второго пуститься в какую-нибудь сомнительную авантюру, и второй за это выставлял первого на посмешище. Послушать Гарольда, так его ферма грозила развалиться со дня на день, однако все в округе знали, что справляется с хозяйством он очень неплохо. Да что там неплохо – получше многих! В общем, как говорил мой отец: «Даже если грузовик у Гарольда обляпан грязью, мотор под капотом всегда идеально чистый. Только вам он этого никогда не покажет».