Тысяча акров - Джейн Смайли

– Ты со мной сейчас разговариваешь или сам с собой?

Тай поднял на меня глаза от тарелки и улыбнулся:

– Да, что-то я разошелся.

– Он не критиковал тебя.

– И да и нет. Сознательно, может, и не критиковал, боясь потерять дружбу, но делать по-нашему он точно не будет. А то и нас постарается переманить на свою сторону.

– Возможно, но ведь каждый волен делать по-своему.

Тай вытер губы салфеткой и встал из-за стола. На улице светало.

– Ты права. В теории. Но что получится на практике? Ну да ладно, хватит болтать, надо вспахать бобовое поле в углу Мэла – оно совсем заросло сорняками.

Тай слегка сжал мою руку и вышел за дверь.

Муж ушел, а я все ходила по кухне, рассеянно хватаясь то за одно, то за другое: долгие вечерние посиделки давали о себе знать. Надо было взять себя в руки, идти к отцу готовить завтрак: любые задержки страшно его нервировали. Теперь, когда Роуз достаточно окрепла и сама готовила для мужа, у меня не осталось никаких оправданий: ровно к шести завтрак должен стоять у отца на столе, хотя спешить ему уже некуда. Я медлила. Мне вдруг пришло в голову: вставай он попозже и завтракай не так рано, днем у него бы оставалось меньше времени на всякие глупости. Я даже позволила себе немного рассердиться на отца, но при этом единственное, на что мне хватило духу, было бессмысленное хождение в попытке оттянуть встречу. Еще и обещание, которое я снова дала Кэролайн и малодушно нарушила. Понедельник прошел, а я ей так и не перезвонила. Я проснулась ни свет ни заря, еще до того, как Тай, ранняя пташка, поднялся проверить свиней, и вспомнила об этом.

Нужно было как-то прекратить бесконтрольные поездки отца по всему округу, а то и штату, иначе беды не оберешься. Другие фермеры, отойдя от дел, коротали дни в городском кафе, делясь богатым опытом со всеми желающими, или занимались разведением ирисов, роз или джерсейских коров. Следили за ходом выборов, ездили на рыбалку или подрабатывали на полставки в хозяйственном магазине. Да мало ли еще всяких необременительных и, в общем, приятных занятий?! Однако представить в такой роли отца совершенно невозможно! Он всю жизнь высмеивал фермеров, стремившихся уйти на покой, и всегда с огромным уважением и даже завистью говорил об отце Тая, которого смерть застигла в свинарнике. Передав нам ферму, он предал свои главные идеалы. Это было очевидно – и не давало мне покоя. Я решительно сбросила домашние шлепанцы и сунула ноги в кеды, словно намереваясь тут же пойти и вернуть отцу причитающееся ему по праву.

Выйдя из дома, я заметила серебристый «форд» Пита. Он выехал на дорогу и повернул к югу. На мой приветственный взмах Пит не поленился, высунул руку из окна и замахал в ответ. Местные фермеры обычно не затрудняют себя такими сложными телодвижениями. Встретившись на дороге, они максимум приподнимут один палец, не отрывая рук от руля, или вообще только слегка поведут бровью в качестве приветствия. Пит подобной сдержанностью не отличался и поэтому порой казался чересчур угодливым и суетливым, да и блестящий серебристый пикап в нашей местности смотрелся чересчур броско. Раньше меня это раздражало, но с недавних пор начало нравиться. Раньше я считала Пита не таким дельным и надежным, как Тай, слишком ветреным и даже глуповатым. Теперь я видела, что он старается изо всех сил. Старается не выделяться и хорошо делать свою работу. Да, получалось у него не всегда, но не потому, что он презирал фермерский труд. Просто он был другой. Совершенно не такой, как мы. Родись он здесь и унаследуй ферму от отца, как Тай, тогда бы его яркость и музыкальный талант вызывали у соседей не подозрение и раздражение, а гордость.

Вообще после той беседы с Джессом на помидорных грядках у меня будто открылись глаза. Оказалось, что мужчины – не бесстрастные автоматы, запрограммированные на успех, у них тоже есть чувства. Да, порой они ошибаются и терпят неудачи, но ведь и страдают от этого. Действительно страдают! Для меня это стало открытием. И я, и Роуз – мы, конечно, тоже страдали, как и Кэролайн, и Мэри Ливингстон, и все остальные женщины, которых я знала, но у нас всегда была возможность выплеснуть переживания, поделиться им. Мужчины все сносят молча, как животные.

У меня всегда была рядом Роуз, а у Роуз – я, и наш непрерывный диалог, складывающийся из разговоров, красноречивых взглядов, вздохов, шуточек и раздраженных комментариев, помогал нам выстоять. В конце концов, мы всегда могли заявить: «Я так и знала», и, как ни странно, это помогало примириться с неприятностями. Мужчины же, и особенно Пит, вечно казались застигнутыми врасплох и потому хуже переносили неизбежные неурядицы, такие как падеж премированного скота, несчастные случаи, отповеди отца, падение цен на фермерскую продукцию. И даже мои выкидыши, казалось, выбивали Тая из колеи больше, чем меня. Оттого он и попросил бросить попытки.

Повернув с дороги к дому отца, я поняла, что он нетерпеливо ждет меня и следит из окна. Я почувствовала его взгляд, но глаз малодушно не подняла и скорее поспешила к задней двери. Кухонные шкафчики так и стояли на подъездной дорожке, а вот дивана, о котором говорила Роуз, что-то не было видно. Странно, но слухи о моем отце никогда не казались просто безобидными, досужими домыслами, они скорее напоминали нападки. Наверняка он тоже много страдал, но думать о нем было мучительно, и я поскорее прикрылась мыслями о Тае, Пите и Джессе.

Отец встретил меня в дверях и недовольно буркнул:

– Солнце уже высоко.

Это означало: «Я проголодался, ты заставила меня ждать, ты опоздала».

– Были дела, – начала оправдываться я.

– В шесть утра?

– Пришлось прибраться немного.

Отец презрительно хмыкнул, я извинилась, вошла в прихожую и надела фартук, висевший тут же.

– Яиц нет, – с упреком бросил он. – Никто не съездил в магазин в выходные.

– Проклятье! Я же специально купила вчера. Хотела принести, но забыла.

Я посмотрела на него – он молчал, предоставляя мне самой сделать выбор: бежать домой и заставить его ждать или приготовить что есть, оставив его без привычной яичницы. Помогать мне принять это непростое решение отец явно не собирался. Он равнодушно смотрел в пространство, будто о чем-то задумался. Но я-то знала, что он проверял меня. Я могла быстренько проскочить на кухню, сварить кашу и пожарить бекон с тостами – приготовить пусть неполноценный, но все-таки завтрак, или рвануть домой за яйцами. Выбирать приходилось из двух зол: либо я окажусь ленивой эгоисткой (плохой завтрак), либо нерадивой хозяйкой (суета вместо отлаженного порядка). Я глупо улыбнулась, сказав, что сейчас вернусь, и со всех ног бросилась домой. Собственное тело, непривычное к бегу, вызывало у меня острейший стыд, казалось неприлично неуклюжим, суетливым, жалким, пыхтящим и смешным в самой своей женственности. Я испугалась, что если отец выглянет из окна, то увидит меня голой с подпрыгивающими грудями и трясущимися бедрами – с безвозвратно утраченным достоинством. Потом, уже после того как завтрак был приготовлен и съеден, мне вдруг пришло в голову, что я могла просто перейти через дорогу и занять яиц у Роуз, но ведь отец хотел проверить меня, и я, как всегда, приняла его условия.