Москва-Ростов-Варшава - Ирина Горбачева

– Методы выживания у вас странные, если не сказать больше, – ответила я ей.

– А ты скажи, скажи, – она ещё плеснула в стакан коньяка, – что ты нового мне можешь сказать? Я всё наперёд и так знаю. Знаешь, я в Челябинск попала из своей деревни, прямо сама невинность. Сейчас себя вспоминаю, до слёз жалко. У нас село небольшое все друг друга знают. Половина родня. Мамочка моя, Царство ей Небесное, – перекрестилась Нина, – учительница в сельской школе. Просто Ангел небесный. Её все любили. Безотказная, всем помогала, чем могла. Много читала, много знала. Так я выросла на принципах: как ты к людям, так и они к тебе. Приехала на работу устроилась библиотекарем, думала, поступлю в институт. Да как-то быстро замуж выскочила. Мама мне после свадьбы говорит: – смотри, Нина, трудно тебе будет с новой роднёй. И уехала. А я-то думаю, чего трудного? Все ласковые, услужливые. Свекровь, как к дочке своей относится. Только потом поняла, что не все люди живут по принципу – делай добро, и оно к тебе вернётся. И не все живут так, как учат других жить. При людях чужих одно, а один на один другое. Вот тебе жизнь! В общем, посмотрели на меня, знаешь, вроде как: чистенькая вся приехала? Сейчас, исправим! И заплевали, грязью облили всю душу до основания! Вот тебе и принципы! Вот тебе и кроссворд!

– Нина, злу надо противиться, не надо было принимать их жизненную позицию, а шла бы ты своей дорогой. Я думаю так, – осторожно ответила я ей.

– Ага! Я тоже так думала. Они мне гадость, я молчу. Поплачу, сопли утру и опять всё по-хорошему. Вроде как ничего и не было. Круг общения-то только работа, дети, муж, да они. И всё это «по-хорошему», как болото затягивает. Муж, который только родителей и слушает, дети, которые уже нас, своих родителей не уважают, потому, что видят все унижения матери, да и отца тоже! Сравнивают, видя несоответствие, чему я их учу и мучаются от того, что слышат и видят вокруг. Да ещё за порогом дома ничего хорошего. Зарплаты нищенские. Всё в один ком завязалось, думаю, ещё немного и вслед за мамой уйду. Дай Бог здоровья Горбачёву! Что-то зашевелилось в жизни. Я тебе так скажу, не права была моя мама. На добро надо добром – это да! А вот с подлыми, надо по подлому! Чтобы и они прочувствовали унижение, обиды, предательство, как это чувствуют те, кого они травят. Чтобы королями не гарцевали, умники! – раскраснелась возмущённая воспоминаниями Нина.

– Что-то не сходится, Нина, – я вам даже не успела ни плохого, ни хорошего сделать, а вы?

Нина сделала жест рукой, останавливая мою речь, – это другое! Это бизнес!

– Да ничего это не другое! Всё это ваша демагогия чистой воды. Уж если вы считаете себя честным и порядочным человеком, так будьте им при всех обстоятельствах. Только тогда вы зло победите, когда ваши недоброжелатели будут знать, что с вами нельзя по-другому. А уж если вы немножко хорошая, немножко плохая, а проще – «и нашим и вашим», так уж не пеняйте на других. И мама ваша права. Добро должно побеждать своим светлым началом.

– Да… Колючая ты Ника! Не дала душу излить, – Нина обижено выпила ещё немного коньяка и стала, молча укладывать свои вещи в сумку.

Я привыкла к откровениям людей. Говорят, что парикмахер это самый хороший «слушальщик». За границей идут с душевными разговорами к психологам, а у нас за неимением оных к парикмахеру. Я слушаю женщин, а иногда выскажу своё мнение. И странно, но людям это помогает. Мама говорит, что надо ещё уметь слушать. Возможно, у меня это хорошо получается. А ещё, я уверена, сделать причёску на «здравствуйте, спасибо, до свидания» нельзя. Надо понять характер человека, его отношение к жизни, круг общения. Почему говорят, что женщина меняется после посещения парикмахера? Да потому что она уходит от него не только с чистой головой не только красивой, но ещё выговорившись, с облегчённой душой и уверенной в себе.

С такими думами я въехала в Польшу, где таможенный контроль прошёл мгновенно. Всю дорогу до Варшавы Нина молчала. Вот и Варшава. Суета, вокзальный шум. Сухо простившись, мы распрощались с попутчицей.

Вася и Ванечка в потрепанных больших по размеру замызганных куртках протиснулись между людей, сгрудившихся в проходе вагона метро.

– Осторожно! Двери открываются, – слышался голос диктора. Ребята, без стеснения расталкивая пассажиров, выскочили из вагона, и также пробиваясь через плотную толпу пассажиров, толпящихся у входа в соседний вагон, юркнули в него, продолжив свою заунывную песню:

– Подайте на пропитание! Папка в тюрьме, мамка умерла! Подайте на хлебушек!

Вася и Ванечка уже около полугода находятся в Москве. Цыган не обманул его, сказав напоследок что там, в столице Вася будет работать. Вот они и трудятся! С утра до вечера носятся по своему маршруту в метро.

Переходят из одного вагона в другой и, жалобно выпрашивают у пассажиров «на пропитание». Вася никогда не думал, что просить деньги у людей это работа. Первое время ему было очень тяжело потому что с непривычки клянчить деньги пробираясь среди недовольных пассажиров в переполненных душных вагонах было невыносимо. А от постоянных пинков и подзатыльников костлявой руки тётки Аньки, к которой их приставили, становилось так больно, что хотелось плакать.

Для Васи всё вокруг было необычным и незнакомым! Теперь-то он знает, что такое метро, о котором ему рассказывала мама. Сколько он мечтал попасть сюда, в это красивое как ему раньше казалось горящее золотом и чистым мрамором подземелье с шумящими поездами! Но, то, что он увидел, не сходилось с его прежним представлением о метро. Это был не тот дворец, который ему часто снился там в той уже далёкой и словно не его, а чужой жизни.

Васька родился в Москве. То, что он родился в столице и, то, что у него когда-то был отец и, то, что они в этой такой незнакомой Москве жили в хорошей большой двухкомнатной квартире, которая находилась недалеко от метро, он слышал от матери. Это сейчас он живёт с ней в этом насквозь продуваемом доме, с провалившимися полами и вечно хлопающими от пронизывающего сквозняка входными дверями. О счастливом прошлом она ему рассказывала не так часто. Только тогда, когда находилась в более менее трезвом состоянии. Когда выпитое накануне ещё не совсем выветривалось из её организма, а новое не на что и негде было приобрести. В последнее время такое её состояние было редкостью. В основном после принятия дешёвого спирта, которым её снабжали друзья невесть откуда его бравшие она, и встать не могла. В такие дни, пробудившись после ночного очередного загула и еле приподняв голову от грязного стола, она начинала излагать то ли себе самой, то ли Ваське, то ли просто ободранным стенам хибары, в которой они ютились историю своей тяжёлой жизни. Она говорила, словно кому-то хотела прочитать исповедь, обращаясь к пустому углу комнаты и у кого-то постоянно прося прощения и помощи ради него Васьки.

В такие утренние часы малыш открывал глаза и видел мать, спящую за столом среди пустых бутылок дурно пахнущих консервных банок и оставленным невменяемыми гостями матери мусором на столе. В эти дни, продрав глаза и еле оторвав свою давно нечесаную по причине запоя голову от грязной клеёнки, покрывавшей стол, мать Васьки, еле шевеля языком, допив «опохмелку» приступала к своим рассказам.