Москва-Ростов-Варшава - Ирина Горбачева

– Мама, мамочка не умирай!

Вася тряс её из всех своих мальчишеских сил за руку, обхватывал её шею тоненькими ручками и пытался поцеловать мать в щёку.

– Мама, мамочка, не умирай. Я прошу тебя, только не умирай, – слёзы мальчика лились ручьём на лицо Кати.

Он тряс голову матери, и от этих движений её голова безвольно моталась в разные стороны до тех пор, пока она, придя на секунду в сознание, со всей своей пьяной силы оттолкнула мальчишку от себя, бурча что-то нечленораздельное. Вася отлетел в сторону, и ударился головой об угол печи. Мальчик потерял сознание.

Бабушка Мария, возилась на грядках, когда увидела, шедшего мимо её дома Витька, а за ним еле плетущуюся Аньку. У пожилой женщины больно сжалось сердце. – Здрасьте вам, – икнув, приветствовала её Анька и чуть не завалилась на старенький заборчик бабушкиного двора.

– Тьфу, на вас, окаянные! Жизни от вас никакой!

Бросив на землю грабли, на ходу вытирая подолом старого рабочего халата руки, бабушка поспешила к дому Кати.

– Вася, Вася! Что с тобой? Горе какое! – старушка наклонилась над малышом. Она провела рукой по его голове, на затылке. Из ранки сочилась кровь.

– Да что же это такое? – она стала тормошить ребёнка. Вскоре он открыл глаза.

– Ну, вот и, Слава Богу! Васенька, что с тобой? Ты встать можешь? Ох, беда, мне не донести тебя до дома.

– Бабушка, у меня в голове всё кружится, – еле прошептал Вася.

– Подожди, подожди, мой хороший, дай мне свои ручки. Она повернулась к Васе спиной и села на присядки. Мальчик обнял слабыми ручками шею бабушки. Кое-как взгромоздив его на спину, она вынесла Васю из дома.

В пьяном угаре, не заметила Катя, как пролетела почти неделя. Всё это время бабушка Маша держала мальчика в чистой, мягкой постели, отпаивая ребёнка травами.

– Лежи, лежи, дитятко. Раз тебя с нутра воротило, знать, сотрясение было. Поэтому лежать тебе положено ещё до десяти дней. Шутка ли так об кирпич удариться. Ух, я ей покажу. Придёт, а я её кочергой погоню!

– Бабулечка, мне надоело лежать, я поиграть хочу. А мамку не надо кочергой, она нечаянно. Она у меня хорошая.

– Ничего. Осталось денька три отлежаться, тогда и наиграешься. Нечаянно она. За нечаянно, знаешь, что бывает? – бабушка, журила мать и ласково гладила Васю по голове, – вот, небось, опять явилась. Каждый день ходит, никак не находится. Лежи, лежи, внучок, пойду непутёвой открою.

В дом вошла Катя, виновато опустив голову, она присела на краешек стула.

– Чего расселась? Иди подобру, поздорову. Не отдам тебе мальца. Который раз он у тебя головой бьётся! Вот придёт участковый, всё ему доложу. Пусть ссылает тебя от нас подальше.

– Баб Маш, не надо участковому. И в правду посадят, а Васеньку в детский дом отдадут. А я уже два дня, даже не нюхала спиртного. Я смогу бросить пить. Хотите, я вам всю картошку соберу. Я весь огород в порядок приведу, только Васю не отбирайте у меня.

– Огород я и сама собрать в силах. А вот в детском доме дитю всё лучше будет, чем с такой матерью. Я бы его к себе навсегда оставила, так по возрасту, видишь ли, не подхожу.

Так говорили они, говорили. Ругала баба Маша Катю, ругала. То плакали они вместе, то, вытерев слёзы и попив чаю, опять рассказывали друг другу о своих тяжёлых судьбах. Так и предложила им баба Маша вместе в её доме перезимовать. Так и оставила их у себя в доме.

– Вот что я тебе скажу, поживёшь у меня до весны. Может, пить отвыкнешь. А весной поедем с тобой в город. И документы справим, и мальца пристроим. А там видно будет, что да как. Время подскажет.

Так Васька с матерью и остался у бабушки Маши. Радости его не было придела. Катя постоянно находила себе работу, которой в деревенской жизни и так не мало. Радовался Васька. Мамка стала красивее, спокойнее, ласковее. Наконец он увидел, как она смеётся. Довольный был Васька, всегда сытый. Да и есть стал помногу, да быстро. Пусть и не хитрая еда в доме, но сытная.

Вот и постель теперь у него есть. Своя, чистая, с одеялом тёплым и простынкой в цветочек. И кровать своя, там, за перегородкой. Рядом с кроватью шкафчик, а над постелью большая фотография в рамке покойной дочери бабушки. У Васьки никогда не было такой чудесной кровати, коврика на стенке, на котором изображены охотники с собаками и олени с ветвистыми красивыми рогами.

Хорошо они зажили у бабушки в доме, счастливо. Правда, приходили несколько раз друзья к Катерине.

– Убирайтесь, кому сказала! – кричала она им, – и дорогу сюда забудьте.

– Это так ты добро помнишь? Ничего ещё прибежишь! – грозилась Анька.

– Хорошо, хорошо, вилами нас, да? Своих друзей? Ничего, придёт время, вспомнишь ещё нас! – угрожал Витёк.

В этот страшный вечер у бабы Маши что-то прихватило сердце. Васина мама пораньше уложила её в постель, дав каких-то капель, а сама села рядышком с ней и принялась штопать старенькие штанишки сына. Васька отобедав «от пуза», убежал на задний двор по своей нужде. Возвращаясь в дом, он испуганно остановился у двери, услышав дикий крик матери:

– Беги! Беги! – истошно кричала женщина. Сначала он не узнал мамин голос. Васька потянулся к дверной ручке, но тут опять услышал громкий, душераздирающий крик матери.

– Беги, сынок, беги! – кричала она.

– Чего орёшь, дура! Кому орёшь? Слушай, этот обмылок не говорил, что у неё сын есть.

– Беги, сынок, беги! – ещё громче, хриплым голосом кричала Катя.

– Я те сейчас покажу! Говори, где бабка деньги прячет! Ты сейчас всё скажешь!

Вася понял, что эти крики матери предназначались ему. Ещё ничего, не понимая, не зная как поступить, мальчик замешкался у крыльца. Услышав через дверь глухие удары и грязную брань, горькие стоны матери он сбежал с крыльца, завернул за угол дома, ловко поднялся на отступ фундамента и заглянул в окно.

От всего увиденного у малыша в непроизвольной спазме сжало горло. Через густые заросли герани, украшавшей подоконник бабы Маши, он видел, как здоровый дядька кочергой, которая стояла всегда у печи, бил лежащую бабушку. Подушка, на которой недавно покоилась её голова, стала красной, превратившись в страшное месиво, смешанное с пухом и кровью.

На полу измученная от избиений лежала мать Васи. Её лицо походило на круглый багряно синий шар. Над ней нависла рослая фигура другого верзилы, который со всей силы бил её, то одной, то другой ногой, обутой в тяжёлый сапог, норовя попасть по голове. Извиваясь и стараясь руками укрыться от побоев, мать не переставая, кричала:

– Беги! Беги!

– Слышь, ты, сумасшедшая! – удар пришёлся прямо в лицо жертвы. Изо рта бедной женщины веером брызнула кровь.

– Ах, ты…! – выругался бандит, – всего соплями окатила! – и со всей силы ногой ударил ей в живот.

– Да подожди ты! Отдохни, успеется! – оттолкнула его от растерзанной матери какая-то тётка в синей куртке и цветастой длинной юбке.