Коллекционеры смерти - Джек Керли

– Он только создавал, но никогда не продавал свои картины?

– Это должен был быть его подарок этому миру – его «наследие», как он сам иногда говорил. Но не миру посредственностей, а миру таких, какими мы видели себя, – знающих, как понимать и как использовать это наследие. Он говорил, что, если идеально сложить все слова и картины, эффект окажется гораздо большим, чем от любого отделено взятого произведения. Кое-что из того, о чем он говорил, он начал исследовать в l'Institut des Beaux-Arts…

– В чем? – переспросил Гарри.

– В знаменитой Академии искусств в Париже. Он завоевал там полную стипендию, очень этим гордился и постоянно это повторял. Иногда он начинал говорить по-французски.

– А еще кто-нибудь говорил на этом языке?

– Еще одна девушка, Персефона. Насколько я знаю, они познакомились в Париже, когда он учился в художественной школе.

– В ней было что-нибудь особенное?

Хатчинс отрицательно покачала головой.

– Калипсо не позволяла нам быть особенными или как-то выделяться. Персефона, насколько я помню, была одной из тех, кому разрешалось – разрешалось, вы только вдумайтесь! – входить в сарай и убирать его дерьмо. Знаете, тогда всем нам казалось, что она особенная. – Хатчинс как-то виновато покачала головой и невесело усмехнулась.

– У вас были какие-то уровни? Вроде кастовой градации?

Она на мгновение задумалась.

– Я бы не назвала это градацией. Я уже говорила, что было два-три человека, которые допускались в сарай в качестве обслуги, то есть относились к элите в том виде, в каком она у нас существовала. Персефона была в их числе. Возможно, потому что она приехала из Парижа. Но это, пожалуй, все, что я о ней знаю. Между собой мы никогда не говорили о своем прошлом или будущем, только… о нем.

Видимо, та, что именовалась здесь Персефоной, почти наверняка могла быть Мари Гилбо.

– Вы упомянули о чувствах, которые вызывали создаваемые им работы, – поменял тему Гарри.

– Они могли бы сорвать Землю со своей оси, детектив Наутилус. Это его слова. Искусство должно было сделать его знаменитым навеки.

– А вы не видели чего-либо из этих его произведений в последнее время, Карла? – спросил Гарри. – Может, приходило что-нибудь по почте или каким-то другим образом?

Вопрос застал ее врасплох, и глаза ее испуганно расширились.

– О Господи, нет. А почему вы спрашиваете?

Гарри ушел от ответа.

– Да так, просто подумал вслух. Но эти его сдвигающие земной шар работы, Карла, эта коллекция картин, рисунков и всякой всячины… Вы не знаете, куда она могла подеваться после его смерти?

Руки женщины сжались в кулаки, в глубине глаз загорелся огонь. Она повернулась всем корпусом к Гарри, и голос ее перешел в резкий шепот.

– Я очень надеюсь, что она провалилась под землю и попала прямиком в ад.

На этой оптимистической ноте мы расстались с Карлой Хатчинс и направились на юг, чтобы поделиться своими впечатлениями с Уиллоу.

Когда мы приехали к старому детективу, было уже темно. Дул легкий бриз, и мы, стоя втроем на причале, любовались гладью бухты Мобил. Западный берег представлял собой сплошную цепочку мерцающих огней. Волны ласкали сваи, и лодка Уиллоу мирно постукивала о буферные подушки.

– Хатчинс кое-что видела из творений Гекскампа, – сказал я Уиллоу. – Немного картин, немного текста, немного в комбинации первого со вторым.

– Похоже на то, что нашел я и что Пол продал с черного хода.

– Она немного рассказала нам об их кошмарном образе жизни: секс, абсолютное порабощение, звериные повадки. У Гекскампа была aide-de-camp[15]или, скорее, привратник из преисподней. Ее звали…

– Чейенн Видмер. Она же Калипсо, она же Плачущая Женщина, – перебил Уиллоу. – О ней мало что удалось узнать, но думаю, что, прежде чем закончить жизнь на полу зала суда с пулей сорок четвертого калибра в глотке, она прошла тот же путь, что и другие.

– Какой это тот же? – спросил Гарри.

– Бегство из дому, уход из семьи, где развелись родители, пребывание в среде наркоманов. Это что касается девушек. Там было и несколько мужчин, но все они быстро исчезла; видимо, им было трудно конкурировать с Марсденом.

– Хатчинс сказала, что все взаимодействия между Гекскампом и остальными осуществлялись через Калипсо. Вы говорили нам, что он всегда был крут и невозмутим. Она же нарисовала несколько иную картину. Иногда Гекскамп скрывался у себя в студии и мог пару недель неистово, до умопомрачения творить. Он практически не ел, гадил под себя и буквально разваливался на куски.

Гарри вздохнул.

– Надо же, через тридцать лет то, что он рисовал в своих дерьмовых припадках, продается за тысячи долларов.

– Это только отдельные работы, детектив Наутилус, – сказал Уиллоу. – А коллекция, собранная в одном месте, будет стоить намного больше.

– Сколько, например? – спросил Гарри.

– С полмиллиона, наверное.

Мы одновременно повернулись на гудок со стороны канала, по которому медленно шел сухогруз – большая тень на черном фоне, утыканная огнями, напоминавшими стаю светлячков. Молча следя за тем, как он движется на юг, к выходу из бухты, каждый из нас пользовался моментом, чтобы собраться с мыслями.

Я повернулся к Уиллоу.

– Пол не дал нам ничего конкретного. А есть какая-то возможность связаться с заинтересованными персонами, о которых вы упоминали? Может, кто-то из них обладает более или менее достоверной информацией об этой коллекции, о том, где она сейчас находится?

– Собиратели памятных вещей от серийных убийц – это очень замкнутый круг, – сказал Уиллоу. – Чтобы узнать о ком-то, надо знать кого-то, кто может на них вывести.

– Вероятно, они разбросаны по всей стране, – предположил Гарри.

– В наших краях есть пара коллекционеров, а один из крупнейших дилеров живет в Спэниш-Форт; этого спрута зовут Жиль Уолкотт.

– Вы знаете этого Уолкотта лично? – спросил Гарри.

Уиллоу с досадой пнул ногой столб.

– К нему невозможно подобраться.

– А полиция когда-нибудь им интересовалась? – спросил я.

– Нет ничего противозаконного в том, чтобы собирать предметы, связанные с резонансными убийствами. Уолкотт исправно платит налоги, все открыто и чисто. Он не общается с действующими преступниками, а всего лишь скупает предметы, принадлежавшие людям, которые умерли или сидят в тюрьме, либо вещи с таким туманным прошлым, что его нельзя привлечь за приобретение краденого.

– Как бы мне получить аудиенцию у этого придурка Уолкотта? Скажем, в качестве нового коллекционера.