Дальтоник - Джонатан Сантлоуфер

— Зачем же этому дилетанту из Бронкса понадобилось так искажать цвет? — спросил Перлмуттер.

— Пока не знаю, — ответила Кейт. — Тут может быть много причин. Возможно, захотел поэкспериментировать. Или за этим кроется какая-то символика.

— По-вашему, красное небо и розовые облака что-то означают? — подал голос Браун.

— Не исключено, — ответила Кейт.

— А что, если это неудачное подражание Гогену? — проговорил Перлмуттер тоном прилежного студента.

— Вряд ли. Гоген использовал чистые простые цвета, потому что изображал чистую простую жизнь. Таити, Мартиника. А здесь… даже намека нет на символику. — Кейт вернулась к картине из центра. — Теперь я не сомневаюсь, что это написано кистями с пенными наконечниками или небольшими губками. И обратите внимание, белых мест на вазе кисть не касалась. Просто оставлены участки белой грунтовки.

— Зачем? — спросил Браун.

— Ну, это такая манера живописи. Мне это кажется чем-то знакомым, но… в общем, не знаю. — Вздохнув, Кейт повернулась к картинам из Бронкса. Передала лупу Грейнджу. — Смотрите, вот здесь. Под слоем краски какие-то слова. Это нужно просветить рентгеном. И на краях тоже что-то есть. Возможно, тоже слова, написанные одно поверх другого, так что разобрать ничего нельзя. — Кейт вгляделась в картины. — Во-первых, нужно увеличить эти участки. А во-вторых… — она вернулась к вазе с голубыми полосками, — хотя здесь я не вижу никакого намека на слова, все равно рентгеновскому анализу следует подвергнуть все три картины.

— Согласен, — сказал Грейндж. — Я немедленно отправлю их в Квонтико.

Кейт положила ему на предплечье ладонь:

— Мне хотелось бы иметь их под рукой, потому что… неприятно об этом говорить, но если у нас появится еще одна картина, будет с чем сравнивать.

Грейндж сидел не шелохнувшись, искоса поглядывая на руку Кейт.

— Браун, вы можете сделать это здесь?

— Конечно. Лаборатория прямо в этом здании, внизу. И рентгеноскопия — не такой уж сложный анализ. Заведующая нашей лабораторией Эрнандес займется этим сейчас же. Она уже проверила картины на наличие отпечатков пальцев и инородных частиц.

— Что-нибудь нашли? — спросил Грейндж.

— Никаких отпечатков, волос и прочих фрагментов. Преступник орудовал в перчатках.

— Ладно, — сказал Грейндж. — Картины пока останутся здесь. А потом я все равно пошлю их в Квонтико. Двойная проверка не повредит.

— Нет проблем, — отозвался Браун.

Грейндж встал. Ладонь Кейт соскользнула с его руки. Он этого и добивался, потому что ее прикосновение мешало ему сосредоточиться.

— Но если мы имеем дело с подражателем, то есть с двумя преступниками, не лучше ли нам разделить дела? — Грейндж бросил взгляд на Кейт. Хотелось сказать: «Знаешь что, иди-ка домой. Больше тебе здесь нечего делать». Но вчера он беседовал с Тейпелл, и она заявила, что Макиннон будет участвовать в расследовании до тех пор, пока Управление полиции Нью-Йорка проводит его совместно с ФБР.

Брауну не очень нравилось, что Грейндж распоряжается на его территории, но он ничего поменять не мог.

— Я предлагаю пока оставить все как есть, — проговорил он. — Так будет проще и, кстати, дешевле. По крайней мере пока мы не получим доказательств, что действительно в Бронксе и центре действуют разные преступники.

— Пожалуй, вы правы, Браун, — отозвался Грейндж, как всегда, глядя мимо собеседника, а затем изложил свой план расследования. Кейт заметила, что Браун притворяется, будто слушает. Сосредоточенно сдвинул брови, кивает. Но она знала, что шеф Особого манхэттенского отдела по расследованию убийств наверняка будет поступать по-своему.

После окончания совещания Кейт осталась в комнате одна. Во всем теле она ощущала какую-то странную легкость. Ей было почти хорошо.

Как же такое возможно?

Это все потому, что она победила себя. Заставила себя работать, спокойно смотреть на эту картину — оставленную рядом с умирающим мужем, — анализировать ее.

Картину, которая теперь навсегда будет связана с гибелью Ричарда, несомненно, написал другой художник. В этом она не сомневалась.

Кейт знала, что не успокоится, пока не найдет убийцу и не заставит его заплатить. Отныне это стало единственным стимулом ее жизни.

Она еще раз прошлась лупой по поверхности натюрморта с вазой в голубую полоску. Что-то в этих незакрашенных белым участках холста казалось ей знакомым.

— Вот результаты анализов. — Эрнандес положила на стол Брауна папки. Ее пышную фигуру обтягивал лабораторный халат. Заведующей криминалистический лабораторией на вид можно было дать лет тридцать пять. Темно-каштановые волосы небрежно зачесаны назад, поскольку большую часть времени она прятала их под специальным полиэтиленовым беретом.

Браун подвинул к себе папки и хмуро указал на стул.

Эрнандес села.

— Итак, преступления в Бронксе практически идентичны. Глубокие ножевые ранения. Поражены легкие и сердце. Жертвы умерли очень быстро. Преступник использовал по крайней мере три различных ножа. Короткий охотничий, тонкий стилет и зазубренный для проникновения сквозь ребра. Очень эффективная работа. Преступник хорошо подготовился.

— Но для того, чтобы убить, достаточно одного ножа. Разве не так?

— Нет вопросов. Кажется, будто он что-то искал внутри жертв. — Эрнандес пошевелилась, сильно скрипнув стулом. — При этом нет ни признаков пыток, ни следов избиения. Обычно маньяки берут с собой какие-то трофеи. Отрезают соски, большие половые губы и тому подобное. Здесь этого нет. Преступник вскрывал жертву, а что потом — неизвестно.

Браун тяжело вздохнул.

— А Ротштайн?

— На третьей странице указано предполагаемое оружие. — Эрнандес подождала, пока Браун найдет соответствующее место в отчете. — Только один нож, по моим предположениям, автоматический пружинный. На жертве сделано два разреза. Вертикальный, от лобка вверх до окончания грудной клетки. Дальше резать помешали кости, и ему пришлось извлечь нож, а затем он сделал горизонтальный разрез посередине, так что получился большой знак плюс. Раны довольно чистые и глубокие. Но сердце и легкие не затронуты. — Она откашлялась. — Когда преступник тащил жертву по переулку, часть кишечника выпала.

— Боже правый! — Браун перебрал фотографии. Голое тело Ричарда Ротштайна, разбитое на фрагменты.

— По заключению медэксперта, — продолжила Эрнандес, — жертва некоторое время была жива.

— Послушайте меня, Эрнандес. — Браун схватил ее за руку. — Макиннон не должна это видеть ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

— При чем тут я? — Она вырвала руку. — Это зависит от вас. Копия отчета есть еще у Тейпелл. Что касается меня, то я ей, конечно, ничего не покажу.

Браун кивнул: