Французская Мессалина - Оливия Клеймор

Пролётки достигли предместья и остановились на окраине леса. Стояла изумительная погода, которая напоминала горожанам, что на дворе – конец августа, и им лучше поторопиться, дабы успеть насладиться последними деньками, покуда лес не начал ронять своё разноцветное одеяние.

Блез помог Мари-Жанне спуститься из пролётки на землю. Содержанку обдало запахом сухих трав, в носу приятно защекотало, и она чихнула.

– Будьте здоровы, мадам Гомар! – пожелала Аньез.

– Спасибо, милочка, – снисходительно поблагодарила та и направилась прочь от пролётки по направлению к лесу, дабы насладиться его красотами. Блез последовал за ней. Женщинам ничего не оставалось делать, как самим распаковывать корзины со снедью, расстилать скатерть на траве и готовить всё для пикника.

– Гордячка, – прошипела Аньез. – Могла бы и помочь, вечно изображает из себя светскую даму. А сама-то… работала у Лябиля за гроши, ютилась в душной мансарде, была рада ухаживаниям моряка.

– Тише, Аньез, – Франсуаза попыталась урезонить подругу. – Не ровен час, услышат наши мужчины. Зачем тебе неприятности?

– Какие, позволь полюбопытствовать? – не унималась подруга месье Дорвуа.

– Ты же знаешь, как мой Перешён уважает месье Ламэ. Или ты хочешь перепортить со всеми отношения?

Аньез пожала плечами и фыркнула.

– Вовсе нет… Просто обидно, что эта особа держится с нами так, словно она баронесса или графиня, а мы – её горничные. Вот и сейчас ты нарезаешь ветчину, а она с месье Ламэ вдыхает аромат трав.

Франсуаза промолчала, но про себя подумала, что, пожалуй, согласна с Аньез.

– Ты слышала, что мадам Гомар наняла двух горничных, и они выполняют все её прихоти? И, говорят, кухарку хочет поменять: видите ли, Берта слишком просто готовит, без изысков. А, каково?

Франсуаза поняла, что Аньез не уймётся, пока не выскажется до конца, и вяло поддерживала беседу.

– Слышала, да мало ли чего говорят…

– Да точно, мне сам Дорвуа рассказывал!

Дорвуа, услышав своё имя, обернулся и помахал подруге рукой.

– Вот видишь, ты излишне болтлива, Аньез!

– Подумаешь! Интересно, что ты скажешь, если узнаешь, что Ламэ выписал ювелира из самого Парижа, тот должен прибыть на днях. Да, а из Италии для его возлюбленной едут шелка!

Франсуаза разложила хлеб на большую фаянсовую тарелку, расписанную розочками.

– Думаю, это дело месье Ламэ. Он взрослый человек и знает, что делает.

– Ну, да… ты прямо сама благодетель: ни про кого слова дурного не скажешь. Я уверена: не пройдёт и года, как Ламэ останется без панталон!

Дорвуа и Перешён, прохаживавшиеся недалеко от импровизированного стола, направились к своим дамам.

– О чём столь оживлённый спор, сударыни? – поинтересовался Дорвуа.

– О жизни, – уклончиво ответила Франсуаза.

* * *

Ламэ с обожанием взирал на свою любовницу, она, держа его под руку, любовалась окрестными красотами. Её щеки раскраснелись от свежего лесного воздуха, и Мари-Жанна казалась ещё прелестней. Блез остановился, повинуясь своему мужскому, всё возрастающему желанию, и привлёк к себе любовницу, поцеловав её в губы.

– Я хочу тебя, – прошептал он.

– Здесь? – удивилась любовница, переводя дух после страстного долгого поцелуя.

– Именно! – подтвердил Ламэ.

– Но, Блез, мы же – в лесу…

– Это и есть романтика, моя дорогая!

– Но я не хочу так, – пыталась противостоять Мари-Жанна своему распалившемуся любовнику.

– Отчего же нет? Мы уединимся в рощице, и нас никто не потревожит.

Он целовал шею и грудь своей пассии, окончательно распалившись.

– Если ты не уступишь мне, я сойду с ума от неудовлетворённого желания, – Блез побагровел и тяжело дышал в маленькое ушко любовницы, мочку которого украшала серёжка с крупным жемчугом в серебряной оправе.

Мари-Жанна поняла, что сие неизбежно и уступила.

– Хорошо, только давай углубимся в лес…

Прелестница сама взяла за руку любовника и увлекла в глубь рощицы. Она осмотрелась вокруг и поняла, что заниматься любовью придётся стоя.

– Прошу тебя, аккуратнее с платьем…

Блез тотчас повернул к себе Мари-Жанну спиной, слегка нагнул её вперёд и задрал пышную юбку платья, спустил с неё панталоны из тончайшего батиста и, увидев её аппетитную розовую попку, окончательно потерял над собой контроль.

Он спустил свои панталоны и слишком быстро вошёл в лоно любовницы, та вскрикнула от боли.

– Блез! Ты действуешь, как мужлан!

– Возможно, дорогая… Но это всё от желания, внезапно охватившего меня…

Блез быстро двигался. Шляпка Мари-Жанны сбилась на бок.

Мари-Жанна почувствовала себя плохо: она не получала от такого скоропалительного вульгарного соития ни малейшего удовлетворения, ощутив себя последней пастушкой.

Наконец Блез застонал от удовольствия, и Мари-Жанна ощутила, как его сперма орошает её плоть…

Ламэ тяжело дышал, его орган любви потерял упругость, но не желал покидать уютное местечко между ног любовницы. Он прижал женщину к себе, гладил её бёдра, ягодицы, не переставая целовать в шею.

Мари-Жанна несколько смягчилась после тех неприятных ощущений, виновником которых был её любовник.

Наконец Блез надел панталоны и отстранился от любовницы. Та, понимая, что игры закончены, поправила бельё, одёрнула юбку, тщательно расправив складки, и занялась шляпкой, которая окончательно сбилась на правую сторону и свисала, касаясь плеча.

* * *

Блез вышел из леса под руку с Мари-Жанной, все поняли, что произошло между ними, но как воспитанные люди, не подали ни малейшего вида.

– Прошу к столу, – сказала Франсуаза. – Мы ждали только вас.

Блез жадно накинулся на еду, запивая её вином. Мари-Жанна лишь слегка надкусила ветчину с зеленью и выпила воды. Мужчины, наконец, насытились и, как и полагается, завели речь о политике: уж больно их интересовали отношения Франции с Австрией и с Испанией. Женщин охватила скука.

Аньез и Франсуаза решили немного пройтись по полянке. Мари-Жанна окончательно затосковала, глядя на своего любовника: вроде и хорош собой, и щедр, и как мужчина силён, но чего-то ей не хватало, чего именно – она не могла понять.

День выдался солнечным и тёплым. Время перевалило далеко за полдень, Аньез и Франсуаза устроились в пролётке на солнышке.

Мари-Жанна проходила мимо и заметила:

– Вы же почернеете на солнце…

– И будем как крестьянки, – закончила её фразу неугомонная Аньез.