Плевать на все с гигантской секвойи! - Екатерина Вильмонт

– Ну что ты стоишь как пень? – донесся до егосознания ее хриплый шепот.

Первый раз в жизни женщине пришлось его торопить. Но второгораза не потребовалось.

Они лежали рядом и оба делали вид, что спят.

Господи, что я наделала? Я была как сумасшедшая, вела себяпросто непристойно, но это было сильнее меня. Наверное, у меня запоздалоеразвитие, только в тридцать восемь лет понять по-настоящему, что такое мужчина…Это было прекрасно, наверное, лучше не бывает… Но все же так нельзя… Мы женичего друг о друге не знаем… Он, конечно, бабник, да еще какой… Ну и что?Какое мне дело до других баб, если сейчас он со мной? А что же дальше? Я теперьбез него не смогу. А какое блаженство просто лежать с ним рядом, от него такхорошо пахнет… В нем нет ничего неприятного, совсем ничего. Мне все в немнравится… Со мной такого не бывало…

Она тихонько подвинулась к нему поближе. Он блаженно и сонночто-то промычал и обнял ее. Он чувствовал себя опустошенным и абсолютносчастливым. Но тут в блаженной полудреме ему вспомнилось предсказание«бзиканутой» ветеринарши. Мать умрет, а ребенка тебе оставит. А ведь мы непредохранялись, даже не вспомнили об этом… Может, конечно, у нее спираль илиеще что-то, может, она успела проглотить таблетку, а я не заметил? Но этотвопрос надо прояснить. Иначе минуты спокойной не будет. Зачем мне сын без нее?

– Марина!

– Да…

– Милая моя, мы ведь не…

– Не волнуйся, все в порядке, я после Мишки не могуиметь детей.

– Откуда ты знаешь, что я хотел спросить?

– Обычное дело, мужчины всегда спохватываются, когдауже поздно!

Его словно ударили пучком крапивы. У нее такой богатый опыт?

– Отвернись, я встану!

– С чего это? – засмеялся он.

– Ну пожалуйста.

– Хорошо!

Она легко вскочила, накинула свой сарафанчик. Вскоре онавернулась с растерянным видом.

– Я думала, у меня там есть бутерброды…

– Марина, маленькая, прости меня, старую сволочь! Я ихсожрал. Проснулся голодный как стая волков и пошел по дому в поискахпропитания. Ну и набрел на эти жалкие два бутерброда. Прости, любовь моя, япоступил как последняя скотина! Ты голодна?

– Не то слово!

– Тогда вставай, едем ужинать! Вот никак мне не удаетсяпокормить тебя обедом. Зато мы поужинаем! Тебе обязательно сегодня возвращатьсядомой?

– А тебе?

– Я что-нибудь придумаю!

– Сейчас я ни о чем не могу говорить, я умираю сголоду!

Они опять расхохотались. Не слишком ли весело начался нашроман, подумала Марина. А впрочем, может, никакого романа и не будет. Откуда язнаю, что он завтра не сделает мне ручкой, прости, дорогая, все было чудесно,но у меня своя жизнь… Правда, непохоже, но кто его знает… Нет, я не хочу… Лучшесразу самой порвать с ним. Как говорят немцы, «Einmal ist keinmal – Один раз несчитается», а главное – держать его подальше от Мишки, чтобы у ребенка не былодурацких надежд и иллюзий. Я ведь еще никого по-настоящему не любила, а такхочется… Мало ли что мне хочется! Да этого все хотят, все женщины по крайнеймере, но ведь выпадает далеко не каждой. Нельзя забывать ни на секунду, что важнееМишки нет для меня никого. Странно, что оба они Мишки…

– Ты о чем задумалась, маленькая?

– Да так…

Он привез ее в уютный загородный ресторанчик, где былоднажды с каким-то приятелем.

– Я чувствую себя варваром, – смеясь, сказалМихаил Петрович. – Почти мародером. Сожрать последний бутерброд у любимойженщины… Ужасно. Но ты сама виновата. – Он так посмотрел на нее, что онавспыхнула и залилась краской. Он заметил это и умилился: – Какая ты красивая,недаром я столько лет не мог тебя забыть… Марина, Марина, Марина… Знаешь, мненедавно один хороший человек сказал, что мою женщину обязательно должны зватьМариной.

– Почему?

– Потому что я занимаюсь морским правом.

– Он дурак, этот ваш хороший человек?

– Отнюдь! Просто он сохранил определенный романтизм. Аты что же, совсем неромантичная особа?

– Наверное, нет. Я слишком много раз видела, чемоборачивается романтизм…

– Ты во всем ищешь оборотную сторону? Сразупереворачиваешь доставшуюся медаль?

– Пожалуй, да.

– И сейчас? – спросил он с замиранием сердца.

– И сейчас, – жестко ответила Марина.

– И какая же оборотная сторона у нашей любви?

– Это не любовь, Михаил Петрович, это секс.

– Может быть, для тебя… – с горечью произнес он. –Но это поправимо. Ты полюбишь меня, я убежден. Я этого добьюсь. А я, да будеттебе известно, практически всегда добиваюсь своего.

– Вы и так уже добились…

– Ну если чуточку напрячь память, то нельзя будетсказать, что я был чересчур настойчив. Видишь, как я деликатно выражаюсь.

Она опять вспыхнула. Какая прелесть, думал он, она не слишкомискушена в делах любви… И она ее боится. Да, да, именно боится любви.Обожглась, наверное… Ничего, я сумею с этим справиться.

Они накинулись на еду. Господи, думала Марина, он, как паук,плетет паутину из своего обаяния, а я, глупая муха, уже барахтаюсь и не могувырваться… Нет, я вырвусь. Я обязательно вырвусь.

– Расскажи мне о себе, – попросил Михаил Петрович,когда они утолили первый голод. – Я хочу все о тебе знать…

– Зачем это? Чтобы нащупать уязвимые места?

– Господи боже мой, что за мысли! – огорчилсяон. – Ты разве не понимаешь, что когда любишь…

– Это когда любишь! – отрезала Марина.

– Ну что с тобой? Почему ты не веришь, что тебя можнолюбить? Я, наверное, полюбил тебя еще восемнадцать лет назад, с первоговзгляда. Я все эти годы тебя помнил, если хочешь знать, я везде инстинктивноискал тебя, напоминания о тебе…

– Искал меня в бесконечном множестве других женщин?

– Отчасти это так, – улыбнулся он. – Известноже, что Дон Жуан всю жизнь находился в поисках идеала. Вероятно, и со мной так…А пять лет назад, например, я подобрал на улице кота, у которого точь-в-точьтакие глаза!

Она грустно усмехнулась. Каждое его слово помимо ее волипроникало в душу. Так хотелось поверить, так тянуло к нему… Но нельзя, нельзя!Ничем хорошим это не кончится.

– Скажи, а кто тот человек, с которым ты была насвадьбе?

– А, Игорь…

– Он твой любовник?

– Да!

– Но ты его не любишь?