Сквозь объектив - Соня Фрейм

Я так и делала иногда. Когда он был близко, я протягивала руку и проводила пальцем по его высокому лбу и векам. И он слегка их опускал, давая мне эту возможность попытаться понять его на ощупь.

Это походило на странный ритуал, который связывал нас еще больше.

Мои пальцы. Его послушно опускающиеся веки. Минута молчания и мой пытливый взгляд.

Но Кай по-прежнему оставался загадкой. Закрытый и зажатый в тиски собственных секретов. Чувствует ли он вообще? Или все люди с этим именем заколдованы и прокляты?

Единственное, что я неустанно отмечала, это как его глаза обычно стекленели, когда он ловил какое-то интересное мгновение. Тогда он целиком погружался в свой собственный мир и лишь быстрое движение пальцев и знакомые щелчки фотокамеры свидетельствовали о том, что он еще здесь. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы вылавливать моменты из общего потока. В этом было что-то воровское. Он крал у времени то, что должно уйти безвозвратно. Да что там время — он живого человека украл!

Но мы сжились. Я больше не устраивала истерик, не ломала его вещи и даже стала проявлять любопытство к процессу съемки и выучила, как называются все его технические примочки. Это штатив, а это кронштейн, и это не одно и то же. А это не зонтики, а комплект студийного света. Это светодиодные лампы. Это вспышки. Это фильтры. И у всего есть свои функции.

Я освоилась в последнем запретном для меня месте — его кабинете. Могла вольготно сидеть на его стуле, а если Кай хотел сесть сам, я, обнаглев, давала ему легкого пинка. Он стаскивал меня со стула, загадочно улыбаясь себе под нос, а один раз вообще выкатил вместе с ним в коридор. Можно сказать, что мы даже умудрялись веселиться.

Мое отношение к Каю действительно поменялось. Я воспринимала его не как человека, а как сложную структуру, в которую попала, и мне нужно было постичь ее законы. Врагом я его точно перестала считать. Хотелось, чтобы эта странная связь имела название. Но мы оставались никем, хотя наши беседы все больше и больше походили на откровенные дружеские разговоры, и в них чаще вклинивались взаимные улыбки и шутки.

Но мы не были друзьями.

Некоторые вещи оставались совершенно непонятными, как, например, мимолетные ласки Кая. Он вскользь оставлял поцелуи на моей шее, обычно сразу после фотосессии, словно облекая благодарность в такую изысканную чувственную форму, или изредка проводил ладонью по моей талии и касался губами моих плеч, а я всегда принимала его ласку с легким равнодушием. Если ему так надо делать иногда, я не против.

Но… мы не были и любовниками. Он никогда не заходил дальше, а я не просила.

И все повторялось изо дня в день. Щелканье камеры. Слова между нами. Мои пальцы. Его веки. Его руки на моих плечах. И касание сухих губ к моей шее.

Происходящее казалось таким будничным. Я отчаянно пыталась увидеть в этих запутанных взаимоотношениях проявление какой-то нормы. Пыталась сопоставить их со всем, что я знала, но опыт мой был скуден.

Я не знала, как нас назвать.

Однажды утром, когда он обнимал меня, то ли по привычке, то ли из внутренней, тщательно скрываемой тяги к человеческому теплу, я решила считать Кая просто близким человеком. Близким потому, что это слово не такое специфическое, как любовник или друг, и оно может как включать оба понятия, так и сформировать что-то новое.

Близким, потому что я ему все же доверяла.

Близким, потому что у меня больше, в сущности, никого не было.

* * *

— Я хочу, чтобы ты снова улыбнулась. Как тогда, после рассказа про Эсмаила.

— Могу снова рассказать про Эсмаила.

— Не надо. Просто… улыбнись. Ты так редко это делаешь. Что доставляет тебе радость?

— Я не знаю, как это сделать… У тебя есть в запасе какой-нибудь анекдот?

— Это будет не то…

— Ну, прости, тогда не могу. Тебе самому не надоело меня фотографировать?

Кай помотал головой, продолжая изучать меня сквозь объектив.

— Хватит! — воскликнула я, соскакивая с кровати и вырывая у него из рук камеру. — Сейчас я буду фотографом!

Теперь я смотрела на него сквозь объектив. Кай сложил руки на груди и взглянул на меня с легкой усмешкой. Я сделала пару снимков.

— Вдруг я тоже гениальна, — предположила я, разглядывая фотографии.

Он подошел ко мне и посмотрел на дисплей. Воспользовавшись моментом, я обвила его шею, вытянула камеру в свободной руке и ловко щелкнула.

Объектив застрекотал.

— Зачем ты это сделала? — снисходительно поинтересовался он.

Я подняла на него глаза и сказала:

— Теперь у тебя есть не только я, но и мы.

Кай улыбнулся, глядя на фото, и лишь сказал:

— Близковато.

Сколько часов мы говорили? Укладывать сказанные слова в рамки реального времени было бы неверно. Наши разговоры стоили годов, а не дней. Вытирая волосы полотенцем, я поймала себя на мысли, что не разговаривала столько ни с одним человеком. От этого росло и значение Кая в моей жизни, что было противоестественно. Он не заслуживал этого, но с каждым разом оккупировал все большее пространство внутри меня.

Сейчас ему зачем-то были необходимы мокрые волосы.

— Только не вздумай снимать меня голой! — предупредила я, когда он вошел в ванную.

Но он даже не заглянул за ширму, которая разделяла туалет и душ.

— Ню — это скучно. — И это прозвучало вполне честно. — Грань между целомудренной красотой оголенного тела и обычной порнухой очень тонкая.

Он что-то делал у раковины, я слышала его возню. Моя майка висела на сушилке по ту сторону ширмы. Кай не собирался уходить, но и торчать тут вечно я не могла.

Я вышла, закутавшись в его белое полотенце, и попыталась выскользнуть из ванной комнаты. Я уже почти вышла, когда он слегка обернулся и окликнул:

— Ах да… Майку свою не забудь.

Ноги почему-то стали как ватные. Я уцепилась за край майки на сушке, и вдруг Кай оказался напротив меня и слегка приобнял. Теперь ног я уже вообще не чувствовала.

— Запомни, Марина. Нагота не так интересна, как откровенный разговор. Нет ничего интимнее исповеди совершенно одетого человека.

— Странные у тебя вкусы.

— Я фотографирую души, а не тела.

Он слегка сжал мои плечи, а затем легко отпустил и вернулся к раковине, выгребая что-то из шкафчика под ней.

Я молча вышла и бегом направилась в главную комнату. Еще не хватало, чтобы его главное пророчество сбылось и я сама набросилась на него. Но его последняя фраза про души застряла у меня в голове. Если дьявол не в аду, то он должен быть в фотокамере. Дьявол — это Кай.