Победы, которых могло не быть - Эрик Дуршмид

не нарушили своего девиза: «Гвардия никогда не отступает!»

— Пятьдесят второй, за мной! — закричал Колборн, поднимая упавший полковой вымпел. Лейтенант Гоулер все еще оставался невредим, хотя мушкетная пуля сбила с него шляпу. Последние шаги, отделявшие его от противника, он прошел, как лунатик, движимый внутренним призывом, «За короля и отечество!» Все происходило как-то медленно, словно во сне. Дым застилал глаза, солдаты падали, их место занимали другие... Слева опять загремели выстрелы... наши? французские?., хрипы, стоны, жуткий предсмертный вопль. Кто-то ткнул ему в лицо штыком. Гоулер отбил удар саблей, штык скользнул в сторону и вонзился ему в тело. Лейтенант упал на четвереньки, по его груди текло что-то теплое, но боли почему-то не было. Он встал и снова пошел на врага... «За короля и отечество!» Чуть впереди высокий, бородатый французский гвардеец в располосованной картечью шинели получил пулю в живот, согнулся пополам и рухнул наземь...

— Вперед, Пятьдесят второй! — кричал полковник Колборн.

— Мы из Семьдесят первого, сэр!

— В атаку, Семьдесят первый, они не устоят!

Английские гвардейцы лавиной неслись вперед.

— Бей их, не давай им пощады!

Французы пребывали в полном замешательстве. Все их командиры погибли, строй сломался... Ней, скакавший на новом коне, заметил смятение своих солдат и сделал последнюю попытку их воодушевить. Он привстал в стременах и воскликнул:

— Mes amis, avec moi[118] — или смотрите, как с честью гибнет французский маршал!

Ней не погиб. За этот день под ним было убито пять коней.

Подход Второго прусского кавалерийского корпуса под командованием Цитена окончательно решил исход схватки. Ней не мог больше противиться неизбежному. Случилось нечто, до этого дня невероятное — La Garde Imperiale отступила! По французской армии волной прокатился крик:

— Нас предали! Sauve qui peut![119]

Наполеон молча наблюдал за кошмарным исходом сражения. Его горделивая армия рассыпалась на глазах, стройные полки превратились в кучки едва ковыляющих людей в грязной, изодранной одежде с почерневшими от пороха лицами, кое-кто из раненых использовал в качестве костылей штандарты «орлов империи». А там, на далеком гребне, вражеские солдаты вскинули к небу мушкеты, чтобы салютовать человеку, стоявшему под скрюченным вязом...

Впервые с начала сражения Веллингтон пришпорил коня и подскакал к краю плато. Здесь, на виду у всех своих войск, он снял шляпу и медленно махнул ею вперед, в сторону французов. Сигнал! Солдаты поднялись как один. 40000 человек многонациональной армии, удостоившейся у Наполеона презрительной клички «разноязыкий сброд» с гусарами Вивьяна и драгунами Ванделора во главе, покатились вниз по изрытому ядрами, обильно политому кровью склону.

Наполеон приказал своим последним шести батальонам занять оборону, но его судьба была уже решена. Первый гренадерский полк императорской гвардии, элита элит, построился вокруг своего императора в три каре. Веллингтон приказал подвезти пушки, которые — в данный момент это казалось совершенно невероятным,— пробыли в руках французов чуть ли не целый час. Канониры расположили орудия в шестидесяти ярдах от французских каре.

Момент тусклой тишины... Боже милосердный... Mon Dieu... lieber Gott... Англичане и ганноверцы, бельгийцы и голландцы, дополненные пруссаками Блюхера, окружили то, что осталось от Наполеоновой империи. Но Le Bataillon Sacre[120] императорской Старой Гвардии не сдастся. Эти солдаты до конца сохранили верность присяге, которую они дали своему императору.

La Garde meurt mais ne se rend pas — гвардия умирает, но не сдается. Генерал Камброн, командир императорской гвардии, гордо восседавший на коне посреди каре Первого егерского полка Императорской гвардии, получил от Веллингтона предложение сложить оружие. «Merde!» — ответил Камброн с подобающей герою грубостью. Его солдаты смотрели в разверстые жерла английских пушек с презрительным вызовом. Веллингтон приподнял шляпу, они хорошо понимали, что это значит. Окутавшиеся дымом пушки смели каре...

* * *

Битва при Ватерлоо закончилась, в наступившей темноте английский оркестр играл «Боже, храни короля», пруссаки пели свое «Lieber Gott, wir loben Dich»[121]. Старый прусский фельдмаршал обнял Железного Герцога.

— Mein lieber Karnerad[122],— тихо сказал он,— Quelle affaire[123]![124]

На полях Ватерлоо остались 7000 пруссаков, 15000 англичан и 25000 французов. Лучше всего трагичность случившегося выражена в донесении, которое Веллингтон послал в Лондон после осмотра поля вчерашней битвы:

Ничто — кроме проигранного сражения — не может быть печальнее, чем сражение выигранное.

Ну, а если бы...

Ну, а если бы — Блюхер погиб под Линьи при падении с коня, и Гнейзенау осуществил свое намерение переместить прусскую армию к Льежу?

Без пруссаков Веллингтон был бы раздавлен.

Ну, а если бы — Груши действовал бы в соответствии с донесениями разведчиков, а не гонялся за двумя почти не существовавшими дивизиями — или прислушался к словам Жерара и выступил на звуки канонады?

Это помешало бы пруссакам прийти на помощь Веллингтону[125].

Ну, а если бы — Кавалеристы Делора нашли у себя пригоршню гвоздей и заклепали бы английские пушки?

Англичане лишились бы артиллерии. В такой ситуации Веллингтона не спасла бы никакая прусская помощь.

Ну, а если бы — Наполеон победил при Ватерлоо?

Он потерпел бы поражение чуть позже.

А теперь о фактах

Не приходится сомневаться, что при Ватерлоо развернулась самая решающая битва за всю историю наполеоновских войн — и все же она почти ничего не решила, все было решено заранее.

В 1805 году победа в Трафальгарском сражении обеспечила Британии статус господствующей морской державы, вскоре она стала и мировым банкиром. Следующее столетие прошло под знаком Рах Britannica.

В 1806 году, с отречением императора Австрии Франца II от престола, закончилась восьмисотлетняя история Священной Римской Империи, на ее месте появилась шаткая Германская конфедерация сорока независимых государств, главное положение среди которых занимала сильная — и быстро наращивавшая свою военную мощь — Пруссия.

В битвах при Иене и Ауэрштадте Наполеон уничтожил последние остатки европейского феодализма. На его развалинах расцвел европейский национализм, который уже через семь лет, в Битве Народов под Лейпцигом (1813 г.), уничтожил самого Наполеона и благополучно просуществовал до наших дней.

Ватерлоо стало знаком окончательного поражения Наполеона — но и не более того.

* * *

Французская революция разрушила Старый мир, Наполеон же построил Новый. Наш, современный мир ведет свое начало от Наполеона, нравится нам это или нет. Когда блестящие свершения живут так долго и приносят такие обильные плоды, они сами становятся своим оправданием.

Решающий фактор битвы при Ватерлоо ироничен почти до предела. Пригоршня гвоздей и пара молотков могли