Марсельская сказка - Елена Букреева

гибель. Я уже знала: это будет картинно, драматично и… бессмысленно. Что, если никто так и не узнает о моей трагичной смерти? Никто не будет промакивать слёзы салфеткой и хриплым от продолжительных рыданий голосом причитать: «Молода, она была так молода… погибла на берегу моря от рук незнакомца, пустившего ей пулю в висок»? Я не хотела быть без вести пропавшей. Нужны были подробности, эти чертовски ужасные и пугающие подробности, повышающие значимость моей персоны, оставляющие яркий след в памяти людей, в конце концов, я так и не успела написать свой «великий роман»…

В какой-то момент, когда мыслей стало слишком много, вплоть до размышлений о том, куда он денет моё бездыханное тело, я заподозрила неладное. Мне пришлось убрать ладони и лицом к лицу встретиться со своим убийцей, смотрящим мне в лицо издевательским взглядом. Он уже выстрелил? Я медленно перевела взгляд на его руку, и в этот момент он вдруг отвернулся от меня, замахнулся и выбросил пистолет в сторону пляжа. Я видела, как моё единственное средство спасения ударилось о замшелый валун, но оно было так далеко, просто чёрным пятном на кремово-зелёном пляже, просто бесполезной игрушкой теперь, когда этот нахал выбросил его, вероятнее всего, даже неисправно сломал.

Меня тотчас затрясло от ярости.

— Да как ты посмел?! — я схватила его за рубашку и яростно заколотила широкую грудь. — Как посмел, я спрашиваю?! Это мой единственный шанс, а ты! А ты…

— А я решил, что в таком состоянии он будет намного полезнее, — спокойно заявил этот подлец, хватая меня за запястья и отнимая их от себя. — Ты же как обезьяна с гранатой. Кто ещё пострадает из нас двоих, если ты выстрелишь?

— Я уже стреляла! И вполне успешно!

— Ну да, конечно. Я тебе верю. А теперь оставь меня в покое. У меня есть дела.

Он оттолкнул меня, снова потянулся за ручками своей тележки, как я теперь могла видеть и чувствовать, до отвала набитой рыбой, и пустился от меня прочь разъяренным шагом. Я открыла было рот, поражённая такой наглостью, но вовремя сообразила двинуться вслед за ним, чтобы на этот раз не отставать так унизительно, крича ему вслед всё, что я о нем думаю. Надо же, мне даже удалось не запыхаться, успевая за ним!

— Я пойду за тобой! Теперь ты от меня не отделаешься, — заявила я, дыша ему в спину. — Ты, верно, идёшь в город. Или в деревню, неважно, я пойду за тобой. Может быть, там и найду подмогу.

— У нас на всю деревню один жандарм, и тот тебе вряд ли поможет, — буркнул мой спутник.

— Надо же, кто соизволил со мной заговорить! И с какой это стати он мне не поможет?

— А ты попробуй ему доказать, что дикарка, выскочившая из кустов и с пистолетом угрожающая местному работяге и впрямь попала в беду.

— Ах, вот как? И как же он узнает, что я выскочила из кустов, если ты не собираешься идти со мной?

— А я и не пойду. Но неужели ты собралась лгать блюстителям закона?

Нервно вздохнув, я отвела взгляд к дремлющему морю, качающему на своих волнах далёкие лодки и корабли.

— Из местных, к слову, тебя тоже вряд ли кто-то бросится спасать, — вдруг добавил он, заставив меня распахнуть глаза и резко повернуть голову в его сторону. — Бестирийцы держат нашу деревню на особой мушке. Если кто-то узнает, что ты сбежала от них, тебя тут же вернут обратно. И получат хорошее вознаграждение. Смекаешь, к чему я это?

— Ты так не поступишь.

— Ты так уверена?

— Как тебя зовут? — вдруг зачем-то спросила я. — Ты рыбак? Что это за рыба? Куда ты её везёшь?

— Я не собираюсь тебе помогать. Ни за деньги, ни под угрозами. Так что твои расспросы тебе ничего не дадут.

— Это мы ещё посмотрим.

— Посмотрим.

— Посмотрим, — фыркнула я, отвернувшись к морю, но дорога, к несчастью, начала уходить в противоположную от него сторону.

Я не знала, что ещё ему сказать. К тому же, все моё внимание тотчас завладели очертания деревни с домами из дикого, неотесанного камня, и одинаковыми печными трубами, коптящими небосвод. Дорога становилась все более узкой, и вскоре перед нами показалась табличка. «Шериз, 60 миль от Марселя», — прочитала я потрескавшуюся надпись. Тревога бурей забилась в душе. Несмотря на то, что каждое лето вплоть до поступления в Кембридж мы с Шарлотт гостили у нашей тёти Меррон в Париже, мне не доводилось бывать где-либо ещё. Разумеется, мне просто необходимо было добраться до её поместья. Надеюсь, полиция устроит это в лучшем виде…

В какой-то момент я так увлеклась разглядыванием здешних домов, что боль, внезапно охватившая мою ногу, а вскоре разлившаяся по всему телу, потрясла меня не сразу. Но когда я всё же почувствовала её, то закричала, казалось, во всё горло. Что-то впилось в мою ступню, что-то нестерпимо острое, и голова закружилась, стоило мне увидеть густые капли крови, пачкающие камень дороги. В глазах неминуемо потемнело. Я пошатнулась и едва не упала, но чьи-то руки подхватили меня, а вскоре я увидела перед собой чужое лицо, искаженное беспокойством и раздражением.

— Чёрт! Тебя под ноги смотреть не учили!? На гвозди наступила, растяпа. Стоять-то можешь?

Едва разлепив губы, я что-то промычала, но болевой шок сковал меня, кровь продолжала капать, и все замерцало перед глазами яркими вспышками, похожими на маленькие фейерверки. Все горести этой жизни вновь обрушились на меня, я вспомнила пронзающий холод воды, крепкие путы верёвки на запястьях, но открывала глаза и видела перед собой лишь дорогу и заднюю часть ботинок, то появляющихся, то исчезающих под моим взором. Стало ясно не сразу, а лишь по скрипу колёс его чёртовой тележки: он нёс меня на плече. И грубо, как мешок картошки, снял всего спустя мгновение. Я обняла его за шею, все ещё находясь в болевом тумане и не осмеливаясь опустить раненую ногу, а он усадил меня на что-то смутно напоминающее ступеньки. И сел рядом. Послышался треск ткани.

— Свалилась на мою голову, — проворчал он, устраивая мою поврежденную ногу на своих коленях.

— Больно! — я фыркнула, когда он грубо схватил мою лодыжку.

— Сейчас будет ещё больнее, — я вдруг ослепла, оглохла и онемела от охватившей меня паники, сердце заколотилось, стало нечем дышать, меня затошнило и затрясло, а когда он показал мне окровавленный гвоздь, то на секунду отключилась. — О, Господи. Я могу охладить тебя только рыбой.

Кто-то стал бесцеремонно хлопать меня по щекам, но я была в сознании, возможно, из-за