В тихом омуте - Пола Хокинс

Вчера она ходила в церковь посмотреть, как Нел опустят в могилу. Но на самом деле, – и ей следовало это знать, – захоронения как такового не было. Но она видела, как гроб с телом увезли на кремацию, так что день можно считать хорошим. Даже нервный срыв – она прорыдала всю церемонию, как ни пыталась взять себя в руки, – оказался просто разрядкой.

Но сегодняшний день будет тяжелым. Едва проснувшись, она почувствовала не наполненность, а опустошенность. Подъем от мстительной удовлетворенности шел на убыль. И теперь, когда тело Нел превратилось в прах, у Луизы не осталось ничего. Абсолютно ничего. Ей уже больше некого считать виновной в своей боли и страдании, потому что Нел умерла. И Луиза боялась, что теперь ей больше некуда нести свои муки и терзания, кроме как домой.

Домой, к мужу и сыну. Да. День предстоял страшный, но его придется прожить, и прожить достойно. Она решилась – время, когда им нужно отсюда уехать, наступило. Уехать, пока не стало совсем поздно.

Луиза с мужем обсуждали переезд уже несколько недель и тихо, чтобы не слышал сын, спорили. Алек считал, что им надо переехать до начала учебного года. Джош начнет ходить в новую школу, сказал он, где никто о нем ничего не будет знать. И где ему ничего не будет напоминать о гибели сестры.

– И ему даже не с кем будет о ней поговорить? – не удержалась Луиза.

– Он будет разговаривать о ней с нами, – ответил Алек.

Они тихо беседовали на кухне.

– Нам надо продать дом и начать все заново. Я знаю… – сказал Алек, подняв руку, чтобы не дать Луизе возразить, – знаю, что здесь ее дом. – Он запнулся и положил на стол свои большие, темные от загара руки. А затем продолжил, тщательно подбирая слова, будто от них зависела его жизнь: – Лу, нам нужно подумать о Джоше. Если бы дело было только в нас с тобой…

Если бы только в них, подумала она, то они бы последовали за Кэти в воду и утопились, и все бы сразу закончилось. Разве не так? Хотя насчет Алека она не была уверена. Раньше она считала, что только родителям дано понять, какой поистине всепоглощающей может быть любовь, однако теперь сомневалась в отношении отцов. Конечно, Алек чувствовал скорбь, но вот отчаяние? Или ненависть?

Их брак, который она считала нерушимым союзом, уже начал давать трещины. Но откуда она могла знать, что ни один брак не в силах пережить такой потери. Они всегда будут помнить, что им не удалось ее остановить. Хуже того, никто из них даже не подозревал, что с их дочерью что-то не так. Они отправились спать, уснули, а когда увидели утром ее нетронутую постель, то даже не могли предположить, что ее тело найдут в реке.

Ей самой уже ничто не может помочь, подумала Луиза, да и Алеку, наверное, тоже, но что касается Джоша… Да, он до конца жизни будет скучать по сестре, но он еще может быть счастлив. Да, может. Он пронесет ее образ через всю жизнь, но будет работать, путешествовать, любить, жить. И для него лучше всего оказаться подальше отсюда, подальше от Бекфорда, подальше от реки. Луиза понимала, что в этом ее муж прав.

В глубине души она уже давно это знала, но гнала эту мысль. Однако вчера она наблюдала за сыном после похорон, и ее охватил ужас. На его осунувшемся лице застыл страх, и он вздрагивал при каждом громком звуке, сжимаясь в комок, будто перепуганный щенок в толпе людей. А еще он постоянно следил за ней взглядом, словно вернулся в раннее детство, и был уже не самостоятельным двенадцатилетним мальчишкой, а испуганным и беспомощным маленьким мальчиком. Они должны увезти его отсюда.

И все же. Здесь Кэти сделала свои первые шаги, произнесла первые слова, играла в прятки, бегала по саду, ссорилась с маленьким братом, а потом его успокаивала, здесь она смеялась, пела, плакала, огорчалась, здесь она каждый день обнимала маму, вернувшись из школы.

Но Луиза уже приняла решение. Как и дочери, решимости ей было не занимать. Однако ей стоило неимоверных усилий встать из-за стола, подойти к лестнице, подняться по ступенькам, взяться за ручку двери, открыть ее и войти в комнату дочери в последний раз. Потому что именно так она чувствовала: сегодня последний день, когда эта комната – комната ее дочери. Завтра она станет уже чем-то другим.

Сердце Луизы окаменело – оно больше не билось и просто причиняло боль, царапая мягкие ткани и разрывая вены и мышцы сгустками крови, переполнявшими грудь. Хорошие дни и плохие дни.

Она не могла оставить комнату, ничего в ней не тронув. Как бы ни было трудно сложить вещи Кэти, убрать ее одежду, снять со стен ее фотографии, мысль о том, что это проделают совершенно чужие люди, казалась еще страшнее. Невозможно себе представить, что они будут их трогать, пытаться понять причину, удивляться, что все выглядит совершенно обычным, что Кэти кажется на снимках абсолютно нормальной. Это она? Не может быть! Неужели это она утопилась?

Поэтому Луиза все сделает сама – уберет с письменного стола школьные принадлежности, ручку, которую дочка держала в руке. Затем сложит мягкую серую футболку, в которой та спала, уберет постель. Спрячет голубые сережки, подаренные Кэти ее любимой тетей на четырнадцатый день рождения, в шкатулку для драгоценностей. Потом достанет со шкафа в прихожей большой черный чемодан и упакует в него всю одежду дочери. Так она и сделает.

Она стояла посреди комнаты, погрузившись в свои мысли, и вдруг услышала позади шум. Она обернулась и увидела в дверях Джоша, с изумлением смотревшего на нее.

– Мам? Что ты тут делаешь? – Он был белым как полотно, голос у него дрожал.

– Ничего, милый. Я просто… – Она шагнула к нему, но он отступил назад.

– Ты… ты что, собираешься сейчас убираться в ее комнате?

Луиза кивнула:

– Да. Хочу начать.

– А что будет с ее вещами? Ты их отдашь? – Голос у него сорвался, будто он задыхался.

– Нет, милый. – Она подошла к нему и убрала с его лба прядь мягких волос. – Мы все сохраним. И ничего не будем отдавать.

Он выглядел растерянным.

– А разве не надо подождать папу? Разве он не должен быть здесь? Тебе не надо это делать одной.

Луиза ему улыбнулась.

– Я просто начну, – объяснила она, стараясь говорить как можно спокойней. – Вообще-то я думала, что ты утром собирался к Хьюго…

Хьюго был другом Джоша, может, единственным настоящим другом. (Каждый день она благодарила Господа за Хьюго и его семью, к которым он всегда мог отправиться, если находиться дома становилось особенно тяжело.)

– Я собирался, но забыл телефон и вернулся. – В подтверждение своих слов он поднял руку, в которой сжимал смартфон.

– Понятно, – сказала она. – Молодец. Ты останешься у них на обед?

Он кивнул, неуверенно улыбнулся и ушел. Дождавшись, когда за ним захлопнется входная дверь, она присела на кровать и дала наконец волю слезам.

На прикроватной тумбочке лежала старая растянутая резинка для волос с несколькими зацепившимися волосками. Какие же роскошные темные волосы у нее были! Луиза взяла резинку, повертела в руках, перебирая пальцами, и прижала к лицу. Потом поднялась, подошла к туалетному столику, открыла шкатулку для драгоценностей в форме сердца и убрала в нее резинку. Она будет храниться вместе с ее браслетами и сережками – они не станут ничего выбрасывать и все сохранят. Не здесь, а в каком-нибудь другом месте, – ее вещи всегда будут переезжать вместе с ними. Ничто из того, что принадлежало Кэти и до чего она дотрагивалась, никогда не будет пылиться на полке магазина подержанных вещей, отданных на благотворительность.