С открытым сердцем. Истории пациентов врача-кардиолога, перевернувшие его взгляд на главный орган человека - Сандип Джохар

Как и сокращения сердца, катетеризация была механическим, рутинным процессом; в день мы проводили эту процедуру по несколько раз. Проведение процедур придавало мне некоторую уверенность, став для меня источником равновесия в бурный период моей ординатуры. Впервые я почувствовал, что физические манипуляции избавляют меня от тревоги, создавая вокруг на время работы тихую заводь. Пока я проводил катетеризацию, на несколько минут мир вокруг переставал существовать. Все, кроме проводимой мною процедуры, не имело значения. В лаборатории катетеризации я был человеком действия, ремесленником, а не просто работал головой. Вид пластиковой трубки, введенной в сердце, быстро переставал шокировать, и это в конечном итоге шокировало превыше всего.

* * *

На протяжении большей части истории человечества введение чего-либо, например катетера, в сердце, считалось откровенным безумием. Все изменилось одним жарким майским днем 1929 года, когда хирург-интерн Вернер Форсман и медсестра Герда Дитзен на цыпочках прокрались в операционную больницы «Агуста-Виктория»[40] в городе Эберсвальде, находящемся в восьмидесяти километрах на северо-запад от Берлина в Германии. Они уже больше недели планировали это свидание, и носило оно отнюдь не романтический характер. Тихонько прикрыв за собой дверь, Форсман отправил Дитзен к операционному столу, а затем привязал ее к нему, обездвижив ее руку. Истекая потом, она нервно предвкушала прикосновение скальпеля, поверив словам Форсмана о том, что она станет частью эксперимента, способного изменить медицину. Но у Форсмана были другие планы. Повернувшись к ней спиной, он обработал свою собственную руку антисептиком и быстро обезболил кожу и мягкие ткани уколом. Затем он вооружился скальпелем и сделал надрез в два с половиной сантиметра на внутренней стороне своего локтя. На коже, вторя траектории лезвия, проступали блестящие капельки крови и жира.

Ничто в биографии Форсмана не предвещало столь дерзкого, почти преступного поведения. Он родился 29 августа 1904 года в Берлине, был единственным ребенком в семье юриста и домохозяйки. Голубоглазый и светловолосый Вернер вырос в прусской семье, где царили прусские традиции и прусская же законопослушность. Его отец был убит в бою во время Первой мировой войны, и его ранним образованием занимались мать и бабушка (которую он нежно называл «старой корсетной косточкой» за ее жесткость). Затем сказалось влияние его дяди Уолтера, врача из небольшого городка, с которым Форсман выезжал на вызовы в желтой повозке, запряженной двумя лошадьми, – тот посоветовал ему податься в медицину. Его прагматичный дядя считал брезгливость неприемлемой чертой. Однажды, когда Форсман был еще подростком, дядя заставил его отправиться в местную тюрьму и вынуть из петли повесившегося у себя в камере заключенного.

В 1922 году, за семь лет до свидания с Дитзен, восемнадцатилетний Форсман поступил в медицинскую школу Берлинского университета. На первом курсе его подташнивало от экспериментов над животными – как и многие трепетные подростки, он не получал удовольствия от препарирования лягушек. Форсман позже вспоминал, как однажды пошутил профессор анатомии: «Единственный путь к сердцу женщины – через ее вагину. Из матки и фаллопиевых труб надо попасть в полость малого таза, оттуда через лифматическое пространство и протоки нужно следовать ввысь по венам, и вот вы у цели!» Форсман в своих записях ехидно подметил, что, возможно, именно эта шутка и вдохновила его на попытки попасть в сердце через сосудистую систему.

В первый же год обучения в медицинской школе Форсмана очаровало сердце, в особенности его заинтересовали эксперименты французского ученого Клода Бернара, считающегося отцом современной экспериментальной физиологии. Бернар замерял давление в камерах сердца лошадей и других животных, вводя им в сердце резиновый катетер через сосуды. (К слову, именно он придумал термин «катетеризация сердца».) Проведенные Бернаром исследования на животных убедили юного Форсмана, что введение катетера в человеческое сердце возможно и даже может быть безопасным. Юный студент-медик хотел узнать давление в камерах сердца и направление кровотока, понимать и структурировать его функции, как функции сложного механизма. Несомненно, он хотел избавить сердце от присущей ему эмоциональной коннотации. Тогда мысль о том, что человеческое сердце, подобно сердцу животного, является лишь насосом, по-прежнему оставалась еретической.

Весной 1928 года Форсман окончил медицинскую школу и влился в команду хирургов в эберсвальдской больнице «Агуста-Виктория». Вскоре после поступления в интернатуру Форсман упомянул о своей заинтересованности в катетеризации сердца в беседе со своим руководителем Ричардом Шнайдером, скромным и сдержанным научным сотрудником-администратором и другом семьи.

Форсман описал свой дерзкий план – он намеревался ввести тонкую, гибкую трубку в одну из вен, довести ее до верхней полой вены и таким образом попасть в правую половину сердца. Помимо всего прочего, он хотел провести эту процедуру на живом человеке, а именно – на самом себе.

Шнайдер, как и большинство научно-административных сотрудников среднего звена, не пылал любовью к подобным авантюрам. «Подумай о матери! – воскликнул он. – Подумай, каково мне будет сообщать даме, уже потерявшей мужа, что ее единственный сын умер в моей больнице в результате одобренного мною эксперимента?» Однако Шнайдер не стал разубеждать Форсмана в состоятельности его идеи. Он предложил ему для начала опробовать свою технику на животных.

Но Форсман был дерзким, амбициозным и наивным в вопросах академической науки и не отказался от своих планов. Он убедил помочь ему в проведении эксперимента своего коллегу-интерна Петера Ромейса[41]. История гласит, что за неделю до своей вылазки с медсестрой Дитзен Форсман встретился с Ромейсом в операционной. С помощью своего коллеги Форсман сделал надрез на своей левой руке и ввел резиновый катетер, предназначенный для мочевого пузыря, в латеральную подкожную вену, которая отвечает за выведение крови из руки. К сожалению, катетера длиной тридцать пять сантиметров оказалось недостаточно, чтобы достать до сердца. (Как правило, расстояние от руки до сердца в теле взрослого человека составляет от шестидесяти до восьмидесяти сантиметров.) Когда Форсман стал настаивать на том, чтобы дойти до кабинета флюороскопии и сделать снимок, дабы узнать, где именно находится катетер, Ромейс запаниковал и его выдернул. Ромейс позже говорил, что всегда считал Форсмана «несколько чудным, своеобразным человеком, одиноким и замкнутым, который почти никогда не общался с коллегами, кроме как по делу. Никто не знал, размышляет ли он о чем-то или вовсе умственно неполноценен».

Хотя это по большей части скрывалось, проведение экспериментов на себе давным-давно практиковалось в медицине.

Журналист Лоуренс Альтман описывал, что на протяжении столетий врачи и ученые часто предпочитали сначала проверять свои идеи на себе. Некоторые руководствовались тем, что этичнее будет сначала удостовериться в безопасности эксперимента и лишь затем подвергать риску пациентов. С другой стороны, экспериментировать на себе нередко было удобнее – иногда найти подопытных было непросто. К примеру, в XVIII веке Джон Хантер, придворный врач короля Георга III, целенаправленно ввел себе в член гнойные выделения пациента с гонореей, чтобы изучить способы передачи этого заболевания, и в итоге заболел гонореей и сифилисом (оказывается, у пациента были оба эти заболевания). Через сто лет студент-медик в Лиме, Даниэль Каррион, ввел себе кровь мальчика, болеющего распространенным в Перу заболеванием verruga peruana – перуанской бородавкой, чтобы доказать, что эта болезнь и «лихорадка Оройя» на самом деле являются последствиями заражения одним и тем же инфекционным возбудителем. Каррион впал в кому и умер спустя тридцать девять дней.