Творческое письмо в России. Сюжеты, подходы, проблемы - Майя Александровна Кучерская

Язык не всегда выступает в галстуке и манжетах. Цель беллетристики – не грамматическая правильность, а заманивание читателя и рассказывание ему истории. Писательство есть соблазнение. Приятный разговор – часть соблазнения. Если это не так, почему столько пар начинают ужином вечер, который кончается в постели?286

В недавно переведенной на русский язык книге Ричарда Коэна «Писать как Толстой: Техники, приемы и уловки великих писателей» используется писательский опыт, но не преподавательская методика Толстого287. Те идеи, которые были высказаны в педагогических сочинениях, остались уделом историков литературы и педагогики288.

Что дает для понимания Толстого взгляд на него с позиций creative writing? Очередное подтверждение, что идеи, которые современникам кажутся чудачеством, через какое-то время могут обнаружить свою продуктивность и стать фундаментом нового явления.

Что дает для понимания творческого письма изучение опыта Яснополянской школы Льва Толстого 1861–1862 годов? Историческую перспективу, точку отсчета и чувство исторических корней для современных методик письма.

Александра Чабан

«ЛИТЕРАТУРНАЯ УЧЕБА» В. БРЮСОВА В 1910-Е ГОДЫ

КНИГА СТИХОВ «ЗЕРКАЛО ТЕНЕЙ»

В конце 1900-х – начале 1910-х годов внутри русского модернизма происходит существенная перестановка сил: на смену символистам с культом исключительной личности, экстатического творчества289 приходят литературные группировки и организации, принципиальная позиция которых состояла в полицентричности и стремлении к систематическому освоению законов литературного мастерства. Так, в 1909 году на базе журнала «Аполлон» возникает «Академия стиха», в 1911 году Гумилев и Городецкий организуют группу с еще одним говорящим названием – «Цех поэтов»; футуристические объединения также по большей части можно рассматривать как собрания поэтов-единомышленников без единоправного лидера и с постоянным стремлением взаимного творческого обогащения290.

Оказавшийся на периферии главных литературных тенденций, но всегда чуткий к смене художественных и эстетических приоритетов, В. Брюсов, стремясь не выпасть из канвы современной литературы, предпринимает ряд шагов, которые можно расценить как компромисс между его поэтическим солипсизмом и общей тенденцией к обучению, весьма ему не чуждой291. Безусловно, начиная литературный путь, Брюсов уже бывал в статусе ученика и оценивал поэтическую манеру предшественников. Принципиальное отличие прежнего подхода от ситуации 1910-х годов заключалось в том, что в новом десятилетии обучение молодых поэтов стало процессом открытым и массовым, а поиск и обретение учителей (как и низвержение их) во многом служили определением своего поэтического кредо. Таким образом, перед Брюсовым стояла непростая задача: не только снова «начать учиться», чтобы обрести новые поэтические интонации, но и найти себе тех авторов, которые бы смогли соответствовать его высоким поэтическим стандартам и не поколебать его статус мэтра.

Со свойственной ему скрупулезностью Брюсов совершает преобразования, свидетелями которых становятся даже самые недальновидные читатели. Так, под занавес 1909 года Брюсов, как бы подводя черту под прежней литературной традицией, завершает издание центрального журнала русских символистов «Весы»292 и уходит в более демократическую «Русскую мысль», чем подчеркивает наступление нового этапа как собственной творческой биографии, так и развития модернистской литературы в целом. В поэтическом плане 1910-е годы ознаменовались для него не менее радикальными решениями, воплотившимися в череде литературных проектов: незавершенных (как поэтическая антология «Сны человечества») и вполне состоявшихся (мистификация «Стихи Нелли» (1913), эксперименты со стихосложением в «Опытах по метрике и ритмике, по эвфонии и созвучиям, по строфике и формам» (1918)). Если прагматику проектов конца 1910-х годов и их роль в эволюции брюсовского творчества довольно подробно описал М. Л. Гаспаров293, а экспериментальную составляющую «Стихов Нелли» раскрыл А. В. Лавров294, то некоторые тексты начала десятилетия до сих пор не встроены в этот ряд опытов творческой лаборатории мэтра. В первую очередь речь идет о седьмой книге стихов Брюсова «Зеркало теней» (1912)295, которая представляет собой не менее важный этап для его преобразований собственной поэтики в рамках «литературной учебы».

«Зеркало теней» не получило достойного отклика в среде критиков по разным причинам. К примеру, в рецензии Н. Гумилева, поглощенного в 1912 году продвижением акмеизма, прослеживается настойчивый расчет, что бывший учитель поддержит начинание своего ученика. Гумилев прочитывает «Зеркало теней» преимущественно через оптику рождающегося течения, находя в книге ряд черт, свойственных новой школе, и пренебрегая иногда основным содержанием самих брюсовских текстов296. С. Городецкий, с одной стороны, также подчеркивает желаемую для него связь сборника с эстетикой «Цеха поэтов»297, но с другой – высказывается против заглавия, которое представляется ему по-декадентски неясным:

Не нравится и заглавие книги. Ведь нельзя понять, что это такое, Зеркало Теней. Если здесь выражена мысль, что жизнь – только тема стихов, то выражено это невнятно. Во всяком случае, заглавие меньше книги298.

Размышления о тематических повторениях в книге, ее невнятности впоследствии подхватывают другие критики. В. Ходасевич, сделав важное уточнение о литературности новой книги стихов, также не увидел здесь нового этапа в творчестве поэта:

«Зеркало теней», не начиная в творчестве Валерия Брюсова какого-либо нового периода, является все же прекрасной и значительной книгой. С радостью видя, что поэт далеко не пережил еще расцвета своих поэтических сил, мы надеемся, что он исполнит обещание, которое дал недавно: «Время снова мне стать учеником!»299.

Тема вымученности книги, как и всего творческого процесса, становится центральной темой и в стихотворении А. Блока «Валерию Брюсову (При получении „Зеркала теней“)» (1912), которое также можно рассматривать как важный отклик на новую книгу мэтра. Создание стихов здесь представляется Блоку мучительным процессом: тяжесть жизненных впечатлений поэт должен пропустить через свою душу, в результате чего рождается понятная и легко воспринимаемая читателем «красота»300:

Что жизнь пытала, жгла, коверкала,

Здесь стало легкою мечтой,

И поле траурного зеркала

Прозрачной стынет красотой…301

Исследователи творчества Брюсова отметили в этом сборнике также по преимуществу разные тенденции. Так, М. Л. Гаспаров категорично называет «Зеркало теней» «несомненным самоповторением»302. Д. Е. Максимов подробно описывает композицию «Зеркала теней», отмечая, что среди четырнадцати разделов книги присутствуют постоянные брюсовские темы («Неизъяснимы наслажденья», «Под мертвой луною», «Страсти сны», «Жизни мгновения», «По торжищам», «Властительные тени»). Вместе с тем, по мнению ученого, в книге появляется и совершенно новая тематика, например размышления о родном крае в «эмпирически-описательных»303 разделах «Родные степи» и «На груди земной». Изображение городской стихии «насыщается бытовыми деталями, психологией» («По торжищам»); тема поэтического творчества приобретает менее риторический характер («Святое ремесло»).