Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

Она была ошеломлена последними событиями; они не давали ей покоя, и собственная душа казалось ей хрупкой и бесплотной, как сухой цветок.

Хьюик сидел в дальнем углу большого зала. На полу были разбросаны объедки. На столе разделанная туша кабана; Хьюик невольно вспоминал вскрытия, которые он посещал студентом. К большому блюду с жаворонками почти не притронулись, и маленькие тушки застыли; горшок с заливными угрями опрокинулся, и его содержимое валялось на полу. Под тарелкой, прячась в тени, сидел маленький дрожащий лягушонок. Только что на королевский стол подали пирог, который король принялся разрезать своим мечом.

Анна Стэнхоуп, сидящая рядом с королем, вдруг издала душераздирающий вопль. За ней громко взвизгнула леди Мария, которую усадили по другую руку от короля; затем и остальные дамы принялись вопить и визжать.

Хьюик, сидевший очень далеко, понял, что в пироге полно живых лягушек, только когда несчастные создания разбежались по залу. Они пытались спастись от пажей, которые кинулись ловить их. Видимо, тому, кто поймает больше всех, обещали награду: мальчишки безжалостно толкались и дрались, собирая лягушек. Началось столпотворение, а король наблюдал за всем с довольной ухмылкой, время от времени подбадривая то одного, то другого пажа. Хьюик достаточно хорошо знал короля – врач видит то, что скрыто от посторонних глаз. При нем король не раз заливался злыми слезами, когда боль в ноге становилась невыносимой; он подолгу, часто дыша, расхаживал по комнате, стоило ему услышать, что поблизости кто-то заболел чумой. Для большинства подданных король бесстрашен, беспристрастен и мужествен. Хьюик не раз видел, как король злобно играет с людьми, даже с теми, кто находится ближе всего к нему. Он похож на мальчишку, который нарочно лягает старую собаку, только чтобы послушать, как она визжит от боли.

Сейчас дамы визжат из-за лягушек в пироге… Хьюик помнит, как король ластился, словно щенок, к юной легко мысленной Екатерине Говард, падал перед ней на колени. Но прошло совсем немного времени, и он, не отрываясь от партии в карты, подписал ей смертный приговор. У него на глазах король выместил гнев на одном из пажей, допустившем небольшую оплошность; он побагровел и так орал, что бедный мальчишка обмочился от страха… С другой стороны, Генрих умел и утешить, и не только приближенных, а простого человека, потерявшего сына, король обнял и баюкал, как мать младенца. Лягушка дрожала в своем тайнике, и Хьюик гадал, что с ней будет. В зале слишком шумно, и у него болел желудок от переедания. Юдолл, которого усадили ближе к середине стола, встал, собираясь уходить. Ему нужно подготовиться к балу-маскараду, который он поставил к ночи летнего солнцестояния. Маскарад будет позже – если, конечно, придворные не уснут после такой обильной пищи. Следом за ним уходят несколько молодых актрис; их облачат в прозрачные костюмы, которые совершенно не скрывают их задорные молодые грудки. Хьюик побывал на примерке. Девичьи груди его не волнуют, зато возбуждает взгляд Юдолла. Хьюик не может заставить себя встать; он не отрываясь смотрит на блюдо с застывшими жаворонками. Проходя мимо, Юдолл словно случайно проводит пальцем по его спине, и Хьюик едва сдерживается. Дама, сидящая напротив, беспрерывно болтала о маленькой Марии, королеве Шотландии. Правда ли, что скоро состоится ее помолвка с принцем Эдуардом? Потом она сообщила об «откровенном ухаживании» короля, но Хьюик почти не слышал ее в общем гаме и время от времени просто кивал. Его собеседнице, похоже, ничего другого и не нужно. Он невольно думал: и этой малышкой королевой пожертвуют, как шахматной фигуркой, во имя Шотландии.

Катерина сидела далеко от него; он мог ее разглядеть, если бы отклонился назад. На ее лице была безмятежная улыбка, которая способна обмануть всех, кроме него; он знал, какая в ней на самом деле бушует буря. Она смеялась и оживленно беседовала с сестрой; та сверхъестественно похожа на нее, хотя волосы у Анны очень светлые, почти как у альбиноса, а глаза цвета воды, если налить ее в белую миску. У Катерины волосы славного золотисто-каштанового цвета, а глаза – светло-карие. Неподалеку сидел и их брат Уилл со своей любовницей Лиззи Брукс; она так тесно прижалась к нему, что почти сидит у него на коленях. Уилл похож на обеих сестер. У него странно женственный вздернутый нос и копна рыжеватых волос. Но там, где сестры мягки, Уилл Парр – сплошной острый угол, и его глаза – один светло-карий, как у Катерины, второй светлый, как у Анны, – придают ему вид собаки с бельмом на глазу. Он что-то говорил, тыча руками в воздух резкими, отрывистыми движениями. Катерина бросила на него суровый взгляд, и Уилл пристыженно умолк. Хьюику не раз доводилось наблюдать, как Катерина ставила на место своего надменного брата. Не приходилось сомневаться в том, кто верховодит в семье Парр.

Он наблюдал за ней, когда поднялась суматоха из-за лягушек. Другие дамы визжали, как недорезанные свиньи, кое-кто вскакивал на скамьи – в том числе и Анна Парр. Катерина осталась совершенно невозмутимой; когда одна лягушка упала рядом с ней, она подняла ее и поднесла к лицу, сделав вид, будто собирается поцеловать. Король громко расхохотался. Затем Катерина подозвала пажа и отдала ему лягушку со словами, которые Хьюик не расслышал.

– Что она сказала? – спросила у Хьюика соседка по столу.

– Попросила, чтобы лягушку вернули в ее родной пруд, – отозвался кто-то.

Король так искренне радовался, глядя на нее, что Хьюик вдруг понял: оставаясь самой собой, живой и веселой, Катерина идет прямо в руки короля. Если бы она визжала и суетилась, как остальные, возможно, он бы и переключил свое внимание на другую. Он устроил ей испытание, и она прошла его с честью. Хьюик невольно похолодел от страха. Он боялся за Катерину, своего друга.

Хорошо, что она не на возвышении за королевским столом; она наверняка радовалась этому.

Слуги начали убирать со стола; кто-то предложил ему чашу с водой для омовения рук, пробормотал извинения и отошел, увидев, что он сидит в перчатках. Слуга был смущен: за ужином перчатки неуместны. Хьюику захотелось стащить перчатки и помахать перед ним своими распухшими, покрытыми сыпью конечностями. Интересно, какая у него при этом была бы физиономия? Скорее всего, парень завопит и убежит прочь. Он ежедневно втирал в руки бальзам, приготовленный Катериной, но бальзам почти не действовал, разве что немного успокаивал зуд. Что ж, и это хорошо. Катерина вызвала его в тот день, послала падчерицу, чтобы та его разыскала. Впервые после их разговора в буфетной в Чартерхаусе она пожелала видеть его с глазу на глаз. В Уайтхолле их пути часто перекрещивались, но недоставало той беззаботной близости, какая была свойственна их дружбе раньше; между ними как будто разверзлась пропасть. Катерина с ним вполне приветлива, правда, холодновата и чересчур вежлива… Ему пришлось смириться с тем, что он утратил ее доверие, хотя он очень страдал; даже недвусмысленные знаки внимания со стороны Юдолла не заполнили эту образовавшуюся в нем пустоту.

Хьюик прибыл в ее покои, покои королевы, ни больше ни меньше, и увидел, что она окружена бумагами. Катерина разговаривала со своим дворецким и писала письмо. Речь шла о межевом споре.

– Держитесь твердо, Казинс, – наставляла она. – Мы не допустим, чтобы с нами не считались. Земли достались мне от мужа; в подтверждение у меня есть документы. – Она свернула бумагу, провела по складке ногтем, капнула красным воском и запечатала его своей печатью. – Они где-то здесь, – продолжала она, роясь в бумагах. – Вот! – воскликнула она наконец, извлекая нужный документ из стопки. – Смотрите, Казинс, все ясно как день. Межа Хаммертонов проходит к западу от леса, а не к востоку. Значит, тот лес мой, верно?