Ракетчик звездной войны - Валерий Большаков

Девушка была ласкова и податлива, она присела на шуршащие водоросли, потянув полковника за собою, и легла.

Задыхаясь, Кузьмичев покрыл поцелуями ее плечи и груди, собирая сухими губами соль.

– Песок колется… – пробормотала Алла, обхватывая Георгия руками и ногами.

Плотнее, теснее, ближе… Еще ближе… Еще…

* * *

Прошел час. Может, и все два утекли.

Во всяком случае черные «траурные» трусы и изящные голубые трусики успели высохнуть, сброшенные на горячий песок.

Кузьмичев бездумно валялся на водорослях, похожих на стружки, Алла лежала рядом, положив голову ему на живот. Георгий гладил грудь девушки и улыбался. Оба молчали – сначала унимали бурное дыхание, а потом просто хранили тишину.

Пару раз полковник перекладывал ладонь на автомат, но тревога оказывалась ложной – то Наташка выглянет из-за вала песка, улыбнется хулигански и скроется, то какая-то тварь выпрыгнет из воды, пролетит, колыхаясь и трепеща, походя на полупрозрачный лист лопуха, и плюхнется обратно. И опять тишина.

И ладонь снова возвращается на упругую выпуклость, уминая розовый сосок, а тонкие пальчики Аллы гладят его руку сверху…

– Какой покой, правда? – негромко проговорила девушка.

– Правда…

– Я такая счастливая…

– Я все равно счастливее…

– А сколько всего впереди, представляешь? Мы встретимся с нашими, а потом полетим на Землю! Вдруг да родню отыщем?

– Аллочка, ты – мой самый близкий родственник, роднее не бывает…

Миньковская сладко улыбнулась.

– Знаешь, чего я боялась больше всего? – призналась она. – Увидеть тебя голым. А ты весь такой гладенький…

– Ну, ты обо мне, как о дитенке!

– И мне совсем не было больно – ни капельки…

– Аллочка… Что же ты не сказала?

– А тебе было бы легко признаться, что ты – девственник?

– Ну, когда это было…

Алла засмеялась, вскочила, отчего ее груди подпрыгнули, и крикнула:

– Подъем!

– Слушаюсь!

Одевшись, они вернулись в лагерь по своим следам.

Жизнь в лагере кипела и бурлила. Марк Виштальский с целой командой добровольных помощников ставил две армейские палатки – чтоб мальчики справа, а девочки слева. Слышались возгласы:

– Да куда вы тулите эту халабуду?

– Сюда, вот…

– А надо тамочки и туточки!

– Кончай ловить гавов там, иди помоги мне тут!

– Шо вы пихаетесь?

– Саксин! Иди вже сюда, сколько можно ждать!

– Щас!

– Ты мне не щас, а зараз!

Вокруг Шматко собралась иная компания – рыбаки по зову сердца. Соорудив импровизированный плот, они загрузились и вышли в залив, дружно выгребая маленькими веслами.

– Давайте мачту доделаем! – кричали им с берега и потрясали кипой парашютов, годных на перешив в паруса, но рыбаки лишь отмахивались веслами – их ждал первый улов в океане Водана.

Целая стая лопухастых рыб, просвечивая на солнце, перелетела через плот и булькнула в воду. Тут же стала ясна причина кульбитов – метра на три из волн выперла тварь, больше всего похожая на кожистую воронку, отороченную куцыми плавниками.

Издав сиплый, булькающий звук, тварь сомкнула круглую пасть, оснащенную многорядными зубами, ляскнула и погрузилась обратно, глубоко разочарованная, только длинный тонкий хвост щелкнул в воздухе кнутом, окропляя плот капельками соленой влаги.

Теплый ветер обвевал кузьмичевское тело, его грели две звезды, красная и голубая, под ногами продавливался мягкий, горячий песок.

Георгий глубоко вздохнул. В это прекрасное мгновение ему было явлено драгоценное чувство некоей причастности, включения в жизнь космоса.

Раньше все ощущения полковника, все его желания и помыслы складывались из фактов бытия, земного бытия, но даже впечатления того, что он землянин, не было. А теперь ему явилось понимание: он – житель Галактики.

Его родная планета вращается вокруг желтого карлика, ничем не примечательной, заурядной звезды, которых по Млечному Пути миллиарды светятся.

И Солнце, и Земля, и он, Георгий Кузьмичев, всего лишь незаметные частички Вселенной, песчинки в кладке Мироздания. Исчезающе малые величины, но от космоса неотделимые, тождественно равные и далекой-предалекой туманности, остывшей еще в мезозое, и перегретому Ригелю, швыряющему в пространство миллионы тонн света ежесекундно. И тем же лонгструмпам.

Кузьмичев отер лицо, нахмурился – что это с ним? Уж не превращается ли он во впечатлительного интеля? Не подкрадывается ли к нему возрастная сентиментальность?

– Ну уж, нет уж, – высказался полковник и решительно направился в народ.

Народ галдел.

Шматко вовсю хвастался уловом – рыбаки скатывали с плота огромных рыбин, больше всего похожих на торпеды. Даже окраска была схожей – синевато-зеленой.

– Не будем об этом говорить громко, – болтал Марк, – но это же удача – раз на тысячу лет! И такое свежьё!

– И сто болячек, – проворчал Александр Переверзев, яростно разделывающий рыбу-торпеду, – кто придумал эти хрящи…

– Шура, девочки хочут немножечко кушать! Режьте куски побольше!

– По сколько надо, по столько и режу, не морочьте мне голову!

Пару рыб-торпед порубили, выпотрошили и торжественно передали девушкам, хлопотавшим вокруг огромной алюминиевой кастрюли – ухи должно было хватить всем.

– Товарищ полковник! – весело окликнула его Алла. – А у нас топливо кончилось!

– Обеспечим! – твердо пообещал Кузьмичев и отправился собирать плавник…

… Когда красное солнце собралось садиться за горизонт, ухи не осталось, зато члены экспедиции, вялые и сонные, пресыщенные до отвала, валялись на теплом песке, изображая ленивых тюленей.

Георгий глянул на довольного жизнью Переверзева, потиравшего живот, и сказал:

– Слушай… Я так понял, ты в Афганистане служил?

– Было дело… – протянул Александр.

– Расскажи, как там…

Старший сержант спокойно кивнул.

– Давай, расскажу, как я попал «за речку на юг». Там так получилось… Короче, вся наша рота убыла на неделю раньше, а я и прапорщик Мамедов задержались – досками затаривались. В Афгане-то лесов нету, а из чего лежаки сбивать в палатках? Короче, погрузились мы в «семьдесят шестой» и полетели…[16]