Греховные радости - Пенни Винченци

— Но я боюсь за тебя. Мне он кажется каким-то грязным стариком. Ты уверена, Энджи, что тебя не втягивают во что-то такое, из чего ты потом не сумеешь выбраться?

— Да нет, ничего подобного, — ответила Энджи. — Мне он нравится. Правда. Мне нравятся мужчины, которые старше меня. Первому моему парню было двадцать пять, а мне тогда было только четырнадцать. И мне он совсем не кажется грязным стариком. По-моему, он довольно милый. И уж во всяком случае не сальный. У него такие красивые глаза, большие и темные, и потрясающие ресницы, и он очень вежливый, очень уважительно ко мне относится, а волосы у него ну нисколечки не сальные, и у него очень хорошая улыбка, и изо рта не пахнет, и мне с ним очень интересно.

— Похоже, ты его неплохо изучила, — сказала Вирджиния. — Э-э… Энджи, можно мне тебя кое о чем спросить?

— Конечно. — Энджи догадывалась, какой, вероятнее всего, последует вопрос. Она подняла свой бокал с вином и сделала большой глоток.

— Энджи, сколько тебе на самом деле лет? Я знаю, ты сказала мистеру Стерну, что тебе шестнадцать, потому что подумала, что у него «комплекс Лолиты». Но тебе и вправду столько?

— Н-ну… да. Примерно, — ответила Энджи. — То есть я хочу сказать — да. Но, господи, что же в этом такого ужасного? Вы ведь не уволите меня, правда? За то, что я тогда вам наврала?

— Не говори глупостей, Энджи, — сказала Вирджиния. — Как я могу тебя уволить? Да я теперь и представить себе не могу, как бы я без тебя работала Но жаль, что во время нашей беседы ты не сказала мне правду.

— А вы бы тогда меня не взяли. Ведь даже восемнадцатилетнюю вы взяли к себе на работу с большим трудом, верно? Ну скажите, только честно?

— Что ж, пожалуй. В какой-то мере это так. Ладно, за тебя и за мистера Стерна. Но только не за вас двоих вместе! — торопливо поправилась Вирджиния.

— Он любит, чтобы его называли «М. Визерли», — сказала Энджи. — А почему бы и не за нас двоих вместе? Я думаю, это могло бы получиться занятно.

Получалось действительно занятно; ей нравилось быть в обществе М. Визерли больше, чем в обществе любого другого мужчины. С ним было исключительно интересно; он был внимателен и заботлив, вел себя по-джентльменски; его отличала прямолинейная честность, притягивавшая к нему Энджи, и он был очень, очень богат. Он без конца покупал ей красивые подарки — духи, часики от Гуччи, золотой браслет, жемчужное ожерелье-воротничок, шелковые блузки, кашемировые свитеры; он водил ее по театрам, приглашал на ужин в такие места, о которых она никогда и мечтать не могла и которые были известны ей только по названиям, вычитанным в колонках светских сплетен, — в «Каприз», «Риц», на знаменитую «Террасу» отеля «Дорчестер», к «Гаврошу» и в удивительно уютное, похожее на закрытый клуб место, которое располагалось на Брютон-лейн, рядом с Беркли-сквер, и называлось «Гинея». Он водил ее по магазинам, и они вместе выбирали ей вечерние платья; его вкус немного отличался от вкуса той продавщицы из «Либерти», ему нравились очень плотно облегавшие ее платья из черного крепа, ярко-алые кружевные блузки, длинные платья в греческом стиле из затканной золотыми и серебряными нитями парчовой ткани. Энджи принимала все; единственное, за чем она очень тщательно следила, так это за тем, чтобы на ногах у нее всегда были туфли только на низких каблуках. Она отыскала модельера по имени Жан Варон, который делал очень длинные платья с высоко поднятой талией и маленьким лифом, украшенным блестками, страусовыми перьями, иногда даже просто мелкими сборками; Энджи скупала их все — из белого крепа, красного атласа, черного шелка. М. Визерли водил ее на танцы в клуб «Аннабель», членом которого он был, угощал шампанским и постоянно повторял ей, что более прекрасной девушки ему еще встречать не доводилось. Ему было тридцать шесть лет, он находился в разводе, его бывшая жена жила в каком-то райском уголке в штате Нью-Мексико, детей у них не было.

Состояние свое он сделал на цементе; в двадцать три года, на волне строительного бума 1950-х годов в Европе, он уже был миллионером. Он рассказал Энджи о том, что у него было по дому и по любовнице в Нью-Йорке и в Париже: он считал нечестным обманывать ее. Раньше он никогда не жил в Лондоне, хотя знал город довольно хорошо; теперь подыскивал себе здесь дом, чтобы иметь возможность постоянно присматривать за гостиницей, которая, как он надеялся, станет первой в цепи ей подобных. После того как он трижды пригласил Энджи на ужин, он прямо спросил ее, согласится ли она спать с ним. Энджи, которой он казался на удивление привлекательным, ответила, что да, безусловно; первый опыт оказался приятным, но не потрясающим, М. Визерли нервничал и держался слишком уж джентльменски. Потом, когда они лежали рядом в приятной тишине и потягивали шампанское, она спросила его, есть ли у него какие-нибудь сексуальные фантазии. Последовало долгое молчание; затем М. Визерли повернулся к ней, медленно обвел пальцем ее маленькие твердые груди и немного стыдливо признался, что его всегда привлекали школьницы. Энджи, еще с самой первой встречи с ним предполагавшая нечто подобное, ничего не ответила, но на следующий день отправилась в магазин «Даниэль Нильс» и там купила себе спортивную курточку, рубашку, галстук, пояс, несколько пар темно-зеленых бриджей; вечером, когда они кончили ужинать, она заявила, что собирается ему кое-что показать. Они поднялись в его комнату, и Энджи попросила его подождать, а сама отправилась в ванную переодеваться; как она потом рассказывала Ди, когда она появилась из ванной — с немного смущенным выражением на лице, собранными в высокий пучок волосами, в черных чулках, плотно облегавших ее стройные тонкие ноги, в слегка сдвинутом набок галстуке и с небрежно болтающимся на правом плече школьным ранцем, — то вид М. Визерли, сидящего в напряженном ожидании на постели и занятого открыванием бутылки шампанского, выражение его лица в тот момент, когда он ее увидел, доставили ей большее наслаждение, чем все его подарки, вместе взятые.

— Ах, Анджела, — проговорил М. Визерли, — Анджела, как же ты прелестно выглядишь!

— Вот, — Энджи уселась рядом с ним на постель, — видишь, я все сохранила. Чувствовала, что может когда-нибудь пригодиться.

— И пригодилось, — с жаром ответил М. Визерли, — пригодилось!

— По-моему, — сказала Энджи, которая заранее очень тщательно продумала эту сцену, — у меня не на всех вещах стоят бирочки. Метки с моим именем. Я подумала, что, может быть, ты захочешь все проверить. И знаешь, ты мне очень напоминаешь моего классного руководителя. Он был очень строгий. И если у нас не было на всех вещах меток, он обычно страшно на нас сердился. Иногда он нас даже шлепал за это по заднице. Почему бы тебе не начать с моих чулок, а потом проверить и все остальное?

— Анджела, — прошептал М. Визерли, начиная нежно развязывать ей галстук, — мне кажется, я люблю тебя.

На следующий день он купил ей умопомрачительно дорогой бриллиантовый браслет и преподнес его со словами: «Самой прелестной семнадцатилетке, какую я знаю».

Энджи ничего не рассказывала Вирджинии о подробностях своих отношений с М. Визерли, считая, что та будет шокирована. Она сказала только о том, что он два или три раза приглашал ее поужинать и что, по ее мнению, он просто приятный немолодой мужчина, которому доставляет удовольствие бывать в ее обществе.