Проклятие Вероники - Яна Розова

Герман – а кто ж это был еще? – скатился со ступенек в два кувырка. Я даже не помню – чем его ударил? Ногой? Кулаком?

Он заорал снизу, а я сказал ему что-то вроде “пошел отсюда на хрен”. Вернулся к Веронике. Присел рядом – она плакала. Сказала, что болит колено. Я взял ее на руки и внес в свою квартиру.

На Веронике были узкие джинсы, босоножки на высоких каблуках и обтягивающая майка, испачканная в крови. Не совсем подходящая форма одежды для особых миссий. А под всей этой красотой – несколько синяков, пара ссадин и солидная гематома на колене. Я принес ей мокрое полотенце. Она вытерла им лицо – размазанный макияж, следы крови. У нее оказалась разбита губа.

Я дал ей свою футболку. Нашел у себя специальный крем от синяков – ребята-спортсмены мне его рекомендовали. Потом строго спросил, за каким чертом она поехала к сыну? Было ясно, что, не уговорив меня похитить его, она решила сделать это самостоятельно. Назад ее доставил Герман. На щите.

– Я вдруг поняла, что если не увижу Сашеньку – с ума сойду! – ответила мне Вероника с присущим ей безумием.

Она больше не плакала, но нос у нее распух, а глаза опухли. Я налил ей в стакан виски, оставшийся у меня от вчерашней попойки, и дал хлебнуть. Потом пошел чистить зубы. От меня разило перегаром.

Когда я вернулся, Вероника подошла ко мне и прижалась, сдавив мои ребра так сильно, что я чуть не задохнулся. Ее губы были полуоткрыты, а в глазах я видел…

Неважно. Мне не пятнадцать, чтобы думать, будто любовь встречается на каждом шагу.

Под моей майкой ее тело было теплым и трепещущим. Мои пальцы нащупали глубокую ложбинку вдоль ее позвоночника – от лопаток до поясницы. Она откинула голову назад. Я опустил руки ей на бедра и ощутил, что мне не хватает воздуха…

– Если ты мне не поможешь, – проговорила она полчаса спустя, сидя на матрасе и перебирая мои влажные от пота волосы, – я покончу с собой.

Лежа рядом с ней, я мечтал о стакане воды, не имея сил встать.

– Что? – я прекрасно расслышал ее слова, только надеялся, что неправильно их понял.

– Ты не поверишь мне, но я давно думаю о смерти. Мне этого уже даже хочется. Не думай, что я испугаюсь, я не такая.

Перевернувшись на спину, я смотрел в ее лицо. Оно было спокойно и сосредоточено. Что это ей в голову пришло? Или она говорит такие вещи потому что…

– Ты знаешь, что произошло с моей бывшей женой?

– Нет. Ты был женат?

– Неважно. Это было слишком давно.

– И, знаешь, – она откинула голову назад, и я потерял ее взгляд, – иногда мне кажется, что я должна погибнуть в огне… Мне нравится, как это звучит: погибнуть в огне…

Смерть в процессе горения меня не возбуждала. Я уже открыл рот, чтобы вразумить Веронику, но тут зазвонил мой телефон, и я потянулся к нему через ее голое тело.

– Алексей Анатольевич? – я узнал его по номеру.

– Здравствуй, Женя. Как дела? – тесть говорил со мной тоном делового, хоть и снисходительного начальника.

– Пока еще никак.

– Но ты узнал хоть что-то? О ее парне. Это он забрал деньги Ксении?

– Нет… Алексей Анатольевич, я приеду к вам позже. Не сейчас.

– Я тебе мешаю? – в голосе бывшего тестя прозвучала легкая обида. Мне было не до его чувств.

– Нет, конечно, но я перезвоню вам позже. Всего доброго.

– Прощай, – ответил тесть сердито и отключился.

Вероника взяла мою рубашку и надела ее. Я хотел открыть ее грудь, но Вероника отвела мои руки. В висках закололо сильнее прежнего. Инстинкт самосохранения подсказал мне, что если я хочу избавиться от боли…

– Вероника, я помогу тебе.

Катя

– Екатерина Вячеславовна, я помогу вам, если это потребуется.

Павел Петрович был очень официален со мной.

– В чем вы мне поможете? – удивилась я. – Это я вам пришла помочь.

– Я помогу вам с любой вашей проблемой, если это в моей компетенции. Но вы рассказываете такие вещи, что странно слышать, – следователь наморщил нос. – Вы считаете, что все самоубийства в нашем городе как-то связаны, а мы должны бросить все дела и начать расследование по каждому конкретному случаю, несмотря на то, что у нас нет для этого никаких оснований.

– А какие основания вам нужны?

– Хотя бы заявления от родственников. Но родственников у умерших нет, – Седов смотрел мне прямо в глаза со сдержанной иронией. Очень сдержанной. От этого становилось не по себе. – Понимаете? А будь у нас все эти заявления, скажу вам по секрету, мы бы с таким делом в своем управлении просто не справились. У нас тут по улицам толпами бродят грабители, мошенники, насильники, черные риэлторы и прочая шваль. Нам с ними бы закончить, а раскрыть случаи доведения до самоубийств, когда нет свидетелей, а есть только вы, Екатерина Вячеславовна, для нас невозможно сложная задача. А доказать после в суде, что в спокойную и обеспеченную жизнь человека приходит некая сводная сестра и уговаривает этого человека принять смертельную дозу реланиума?!.. Не знаю, не было на моей памяти такого.

– Хорошо, – почти спокойно сказала я. – Разобраться, почему люди в Гродине себя убивают, вы не можете. А можете вы сказать, кто тот человек, который трижды пытался меня убить? И зачем?

– Мы работаем над этим. Эксперты обязательно исследуют маячок, который вы привезли.

– А, вдруг, эти покушения как-то связаны со смертью Артема?

– Это маловероятно, потому что ваш муж совершил самоубийство.

И тут рыжий следователь мне улыбнулся – устало, так, как улыбаются люди, которые где-то очень глубоко в своем сердце прячут отчаяние. Поднявшись со скрипучего стула, я огляделась – кабинетик меньше моей ванной, окно во двор-колодец. Седов тоже встал. На прощание он протянул мне руку.

Отъезжая от здания УВД, я с досадой подумала, что зря потратила несколько дней своей жизни на сбор всяких разных сведений о малознакомых людях, которые убили себя так же, как и мой Артем!

Правда, это было интересно. А какой же маленький наш город! Все друг друга знают, так или иначе связаны. Все сплетничают друг о друге, моют кости и с удовольствием делятся своими идеями на этот счет.

Начала я свое “расследование” с составления списка.

Ксения Овсянникова и Артем Шульгин перерезали себе вены в горячей ванной. Артем отдал кому-то три миллиона, заработанных своим трудом. А были ли деньги у Ксении, и передала ли она их чужим людям, я пока не знала.

Эля Гайворонская отравилась таблетками. Как сказала Наташа Девяткина, деньги Эли прикарманила, согласно официальному завещанию сестра Эли. Но как ее зовут и где ее искать – я тоже не знала.

Геннадий Горемыкин застрелился из ружья. Выяснить обстоятельства его смерти оказалось просто. Я съездила на его фирму, отвезла коллективу торт от имени своего журнала, как бы в знак сочувствия, и узнала много всякого разного. Он застрелился не совсем из ружья, а из обреза. То есть, не так, как Хемингуэй – нажав пальцем ноги на спусковой крючок, а держа обрез рукой, просто уперев полуметровое дуло себе в грудь. Обрез у него был незарегистрированный. Он остался в наследство от какого-то дедушки – то ли партизана, то ли лесного брата. Это уже, по сути, и неважно.