Башмаки на флагах. Том 1. Бригитт - Борис Конофальский

Её крепкая и цепкая ручка вцепилась в тело его, а губы красавицы стали касаться его губ и даже кусать их, словно от жадности, в страсти своей эта женщина ещё и боль ему причиняла, но он не останавливал её. Как ни вспоминал Волков, но не мог вспомнить он женщины более страстной, чем Бригитт.

Чтобы не платить лишку, он взял только сто человек с собой и выезд из молодых господ. Пошли с флагами, хоть и не война, взяли с собою его шатёр. Утром вышли и пошли не спеша по морозцу. Спешить особо было некуда.

За отрядом поехала и Бригитт Ланге, она с утра собирала его и собиралась сама. Он надел лучшую свою шубу, думал-думал и решил доспех не надевать, и так слишком всё будет воинственно выглядеть, сеньоры графства решат, что он их пугать приехал. Решат? Да приедут ли они вообще? Волков очень на то рассчитывал.

Ему нужно было закончить распрю или хотя бы пригасить, не длить и не ворошить её для пущего огня. Обозлить местный сеньорат ему никак не хотелось. Может, сеньоры и позабудут про мерзавца Шоуберга со временем. Для того он и просил Брунхильду, чтобы она привезла на место встречи графа, мужа своего. Один он, конечно, не поедет, увяжутся за ним подхалимы, соседи и приближённые, но с ними-то и собирался говорить кавалер. Для этого он и взял флакон с ядом, который через жену Шоуберг передал Бригитт для преступления страшного. А ещё и письмо от него же, в котором он писал его жене, что собирается купить яд у какой-то старой ведьмы. Да, Волков ехал не с пустыми руками, повод убить любовника жены у него был. И повод был, и доказательства низости Шоуберга у него были. Мало того, убить мерзавца он мог и без поединка, даже в этом его мало кто упрекнул бы. Но вот вешать благородного человека на заборе… Вот за это с него и спросят. Если, конечно, приедут. Но ему казалось, что Шоуберг — это всего лишь повод, только повод, и ничего более. В действительности сеньорам в графстве, скорее всего, не нравилась вся та война, что он тут затеял. Вот истинная причина, почему они хотели выдать его герцогу. Никому из местных господ не хотелось, чтобы разъярённые горцы опустошали их пределы. А то, что горцы после двух или даже трёх унизительных поражений будут раздражены, уж никто не сомневался.

Волков вздохнул и потёр горло. Он надел тот самый колет со вшитой кольчугой, в котором дрался с Шоубергом, а за кружевным высоким воротом колета прятался крепкий обруч из железа, который защищал горло и шею. Он-то и впивался в горло, но ничего, кавалер готов был потерпеть. Всяко это легче, чем целый день носить кирасу и горжет. В самый последний момент, когда он уже надел колет и перчатки, Бригитт заметила на одежды порезы, который остались от меча Шоуберга, но Волков не стал снимать эту отличную одежду, решил, что шуба всё скроет. Так и поехал.

А госпожа Ланге надела самое дорогое своё платье, все украшения, что у неё были, включая золотой браслет, что дарил ей Волков, надела шубу. Велела запрячь себе карету госпожи Эшбахт, не в телеге же ей ехать.

Садилась в неё, высоко подбирая дорогие юбки, чтобы не запачкать. Настроение у неё с самого утра было строгое. Собиралась в дорогу так, что бранью не ограничивалась, дворовые бабы оплеухи получали чаще, чем обычно. Только звон по дому стоял. Лицо красавицы было холодным и даже злым; когда она уселась в карету, даже Волкову она не улыбалась. Куда только делась вся ласка, вся нежность, что так и лились из неё ночью?

Но даже зла и холодна она была прекрасна.

И опять кавалера удивило то, что не его распоряжения ждал кучер и молодые господа из выезда, что уже сидели в сёдлах, а ждали, пока она, усевшись на подушках и расправив платье, негромко скажет: «Трогай уже».

Хлыст щёлкнул, и карета покатила со двора. И все поехали, не дожидаясь приказа от господина.

Удивительно, как она так могла всё в доме поставить, что не госпожа Эшбахт всем тут заправляла, а незаконнорожденная её родственница. Но не об этом сейчас он думал, не до этого ему сейчас было.

Шатёр разбили на холме, почти на том самом месте, где он дрался с Шоубергом. Может, чуть южнее. До полудня ещё было много времени. Стали рубить кусты, жечь костры. Опять же предусмотрительностью госпожи Ланге, которая велела взять две свиные туши, хлеба и бобы, стали готовить еду господам и солдатам. Над поросшими кустарником глинистыми холмами поплыл приятный запах печёного на углях мяса.

Хоть и завтракал он дома весьма хорошо, как перед любым походом, но на ветру он захотел этого вкусного мяса с пивом, которое, опять же, додумалась взять умная Бригитт.

Но не успел он расположиться вместе с госпожой Ланге за походным столом на походных креслах подле шатра, не успел и раза укусить от сочного большого куска мяса с салом, как солдат, что стоял в пикете на дороге, замахал рукой и закричал:

— Едут! Едут, господа!

Волков сразу вскочил. Он волновался, какая уж тут еда. Но Бригитт поймала его за руку:

— Отчего же вы встали? Сядьте, господин мой, не гоже господину Эшбахта, Рыцарю Божьему, Хранителю Веры и победителю свирепых горцев, прерывать обед, не Папа и не император по дороге едет, а такие же, как и вы, сеньоры и кавалеры. Сядьте и кушайте. А как пришлют гонца, так и поедете к ним.

То холодное спокойствие, с которым говорила эта красивая женщина, вдруг и Волкова успокоило. Он послушался её и сел, она, не выпуская его руки и чуть наклонившись к нему, продолжала:

— За Шоуберга вам будут говорить, так не переживайте о том, господин сердца моего. Зовите меня сразу, я уж всё им про него скажу, так скажу, что больше и не спросят. А надо будет, так и на писании Святом повторю. А пока ешьте. Дозвольте, я вам порежу мясо.

Она взяла нож и на глазах многих его людей стала в его тарелке резать ему еду, словно матушка помогала малому и любимому дитю.

— Оставьте это, — сказал он чуть сконфуженно, — я ещё при руках и при силе.

Но она нож не выпустила. И нарезала ему его кусок и сказала:

— Вот, кушайте, господин мой. Кушайте и не думайте о господах этих, я уже о них подумала.

Воистину было это странно. Странно слышать было ему такое. Ему, человеку, что провёл почти всю свою жизнь в войнах, предлагала своё заступничество женщина.

Он взял кусок и съел его, да, мясо было прекрасным, и женщина, что сидела перед ним, была прекрасна, и шатёр, чью стену трепал ветер, был прекрасным. И всё это было его: и кони у коновязи, и офицеры, и солдаты, и унылые холмы вокруг. Да, он был здесь господином, и к нему ехали господа, такие же, как и он, в этом Бригитт была права. Так чего ему волноваться?

Теперь и он их видел. Кавалькада появилась на дороге, всадники и карета. Кони, отсюда видно, очень хороши, полсотни, не меньше, и карета с гербами графа.

Ах, какая же молодец была Брунхильда, какая же молодец, выволокла графа из замка, а уже за ним поехали и другие сеньоры.

Карета графа встала у пригорка, тут же лакей снял с задника раскладное кресло, оно было поставлено так, чтобы граф, сидя в нём, был скрыт от декабрьского ветра и кустами, и пригорком. Пока лакеи помогали вылезти из кареты графу и его близким дворянам, остальные господа, что были в кавалькаде, спешивались и, разминая ноги, прохаживались подле кареты. Волков прикинул и на первый взгляд понял, что господ с графом приехал едва ли десяток, всё остальное — это благородные выезды сеньоров и их неблагородные свиты. Но среди этих господ были те, что недавно приезжали к нему. Да, уехали они в дурном расположении духа, и вряд ли оно к этому дню переменилось.