Похититель звезд - Валерия Вербинина

Амелия

Анна-Мария-Амелия

Анна-Мария-Амелия фон Мейссен

Анна-Мария-Амелия фон Мейссен

И дальше точно так же, как в предыдущей строке, еще раз десять, с росчерками и подчеркиваниями. Похоже, кто-то от нечего делать просто пробовал новое перо. Хотя зачем он, нет – она выбрала для этого книгу, оставалось загадкой. Вдобавок ко всему кто-то крест-накрест зачеркнул все «фон Мейссен» – так яростно, что прорвал пером бумагу насквозь, и приписал сверху какое-то другое имя. От него осталась только неполная первая буква – латинское то ли N, то ли R, то ли H, – потому что часть страницы и нескольких соседних кто-то из последующих владельцев книги тоже оторвал. Нередин вопросительно поглядел на Амалию.

– Это имя моей прабабушки, – пояснила она. – Меня назвали в ее честь… почти в ее честь, потому что отец не хотел, чтобы я повторила судьбу его бабушки. И почерк это ее, у нас в семье хранится несколько ее писем.

Баронесса была взволнована, и Нередина в который раз поразили извилистые пути вещей. Почти сто лет книга блуждала по чужим рукам, пока малосимпатичный букинист в Антибе не всучил ее «в нагрузку» заезжей даме, которая хотела узнать подробности об одной из прежних жительниц города. И дама оказалась именно той, чья прабабушка много раз шутки ради расписалась на одной из страниц книги.

– Удивительно, – проговорила Амалия. Глаза ее блестели. – Но почему фон Мейссен? Фамилия девичья ведь, а книга выпущена в 1790-м, когда прабабушка уже была замужем. Первый раз, по крайней мере, точно уже была.

– Первый раз? – заинтересовался Нередин.

– О, она была довольно легкомысленная особа, – отозвалась Амалия. – Всего она ухитрилась выйти замуж семь раз. Ее родные, по-моему, пытались ее образумить, но с ней это было совершенно бесполезно. Она была знакома с Наполеоном, и в семье уверяют, что знакома куда ближе, чем позволяют приличия… хотя я своими глазами видела ее письмо к сестре Шарлотте, где она с совершенно восхитительным апломбом пишет, что видела маленького генерала, который совершенно ничего собой не представляет и что вообще встречала она генералов и получше, повыше ростом. Поразительная женщина! Писать такие нелепости о будущем императоре – не всякому дано, знаете ли… Ее единственная дочь, кажется, была от нее в ужасе и порывалась уйти в монастырь, но кончилось все тем, что вышла замуж за своего двоюродного племянника, внука той самой Шарлотты. Признаться, я удивлена, что Амелия читала «Сентиментальное путешествие». Я знаю, что она на каком-то приеме видела Гете и говорила с ним, но, если она была такой, как я ее представляю, прабабушка точно не могла любить Стерна. И почему она подписалась фон Мейссен? Сколько вопросов, на которые уже никогда не узнать ответов… И какие мерзавцы могли так изуродовать книгу?

Баронесса гладила пальцами переплет, на ее щеках играл румянец, и Нередин видел, что мыслями она теперь бесконечно далека от тайны мадам Карнавале и трагических происшествий, которые всколыхнули тесный мирок их санатория. Но вот Амалия подняла голову и увидела, что они подъезжают к дому. Тотчас ее взгляд стал непроницаемым, а лицо приобрело то замкнуто-спокойное выражение, которое очень шло молодой женщине, но все-таки меньше, чем блестящие глаза и очаровательная улыбка. И Алексей про себя невольно пожалел об этой перемене.

– Я думаю, мы должны рассказать доктору Гийоме о том, что нам удалось узнать, – сказал Алексей. – Ведь вполне может оказаться так, что мадам Карнавале на самом деле мошенница, и тогда у него могут быть неприятности.

– Конечно, я все ему расскажу, – пообещала Амалия. – Кроме того, мне потребуется его разрешение на осмотр вещей нашей незнакомки. Вполне возможно, что среди них удастся обнаружить нечто, что укажет нам на ее настоящую личность.

«А что, очень даже умно», – подумал поэт. Но, как выяснилось, кое-кто оказался еще умнее их.

– Я понимаю ваше желание осмотреть вещи мадам Карнавале, – промолвил доктор Гийоме. – Но, к сожалению, их уже забрал ее племянник, когда вы уехали. Так что, боюсь, я ничем не смогу вам помочь.

– Племянник? – повторил ошеломленный Нередин.

– Племянник? – Амалия была удивлена не менее его. – Но о каком племяннике может идти речь, если… если…

– Он показал мне свои бумаги, они были в полном порядке, – сказал доктор. – Что-то не так?

Амалия и ее помощник обменялись растерянными взглядами.

– Кроме того, госпожа баронесса, я вынужден сказать вам, что вы меня огорчаете, – мягко добавил доктор. – Вы же знаете, что я не люблю, когда больные внезапно покидают санаторий. Что, скажите на милость, заставило вас уехать отсюда и даже не предупредить меня?

– Просто мы поехали в Ан… – начал Алексей, но тут Амалия пребольно наступила ему на ногу, и он запнулся на полуслове.

– Мы прокатились в Ниццу, – объявила она с самой непринужденной улыбкой. – Поскольку погода позволяла нам вылазку, я была уверена, что вы не станете возражать. Просто недавние события выбили нас из колеи, а месье Нередин к тому же поэт, его муза не может сидеть в четырех стенах.

– Что ж, если так… – сдался доктор. – Пожалуй, тут я действительно не вправе возражать. Скажите, вы случайно не видели в Ницце Шатогерена? Он уехал с утра к пациентке, и с тех пор его нет.

– Нет, мы его не видели, – быстро ответила Амалия, посылая поэту предостерегающий взгляд. – А кто его пациентка?

– Жена богемского графа Эстергази. Довольно вздорная особа, которая настаивает на том, чтобы ее навещали на дому. Я предложил ей перебраться в санаторий, чтобы наблюдать ее, но она категорически отказалась.

– Вы говорите о графине Елизавете Эстергази? – переспросила Амалия. – А вы разве не знаете?

– Что именно я должен знать? – с некоторым неудовольствием осведомился доктор.

Прежде чем ответить, Амалия оглянулась на своего спутника.

– Дело в том, что графиня Елизавета давно больна. Но не телом, а… душой. Не думаю, что ее присутствие в санатории желательно. Впрочем, судя по всему, она и сама отлично это понимает.

Доктор Гийоме пристально посмотрел на Амалию.

– Беда в том, что я не слишком силен в том, что касается европейской аристократии, – усмехнулся он. – Значит, графиня – умалишенная?

– Временами, насколько мне известно, – уточнила Амалия. – В ее роду это заболевание не редкость. Еще ее бабушка воображала, будто она стеклянная, и требовала, чтобы никто к ней не прикасался. А дядя не покидает стен своего замка с двадцати лет. Полагаю, вы понимаете, что это значит.

Гийоме тяжело вздохнул:

– Что ж, если так, придется предупредить Шатогерена. Не скрою, поведение графини и в самом деле показалось мне несколько… э… странным, но я был далек от мысли о безумии. Очень вам благодарен, госпожа баронесса, что вы поставили меня в известность.

Как только Нередин с Амалией вышли из кабинета доктора, поэт требовательно спросил: