Тысяча бумажных птиц - Тор Юдолл

На дальнюю поляну выходит Джона. Проводит рукой по табличке на первой скамейке, потом – на второй. Гарри смотрит на небо и ждет Божьего суда. Что еще может сделать любовь? – вопрошает он. Что? Скажи мне.

Джона идет дальше. Поиски продолжаются еще не один час. На рассвете он стоит у пруда, где совсем скоро раскроются кувшинки. Белые бутоны мерцают в нежных лучах раннего солнца. У болотного кипариса есть и сережки, и шишки: и мужские, и женские цветы. Между деревом и человеком простирается память. Гарри прячется в зарослях новозеландского льна. Гарри не знает, что однажды Джона приходил сюда вместе с Одри, но чувствует, что людские привычки не отличаются от птичьих. Все живое стремится к дому, а в этом месте Джона когда-то обрел покой, еще не зная, что меньше чем через год Одри не станет.

Сгорбившись под новым солнцем, ограбленный муж кутается в одиночество, как в пальто. Было бы здорово, если бы Одри смотрела на них с небес, но Одри покинула их обоих. Как получилось, что без нее мир потускнел и осталась только растерянность и бессильное недоумение: почему? Гарри отчаянно хочется подойти и сказать, что Джона ни в чем не виноват; но он просто стоит, плачет от жалости, пока небо не проникается состраданием и не обрушивает на обоих ливень собственных слез.

* * *

За окном – утро вторника, тусклое от дождя. Хлоя заперлась в ванной, сидит голышом на унитазе, держит в руках желтый блокнот. Джоны до сих пор нет, а через два часа ему уже надо будет выходить, иначе он опоздает в школу. Голубое платье лежит на полу, словно смятая лужа.

Хлоя чувствует себя абсолютно разбитой. Ужинать она не стала и теперь размышляет, что надо бы заставить себя подняться и хотя бы поджарить тост, но ее тошноту сможет вылечить только сон. Она пообещала себе, что после сегодняшней ночи забудет о существовании этого дневника и не прочтет больше ни строчки, но сейчас она просто не может остановиться. Она прочитала, как Одри жалуется на работу. Прочитала многостраничные куски – настоящие стихотворения в прозе, – посвященные садам Кью. Сразу видно, что писала женщина с прекрасным чувством языка. Размышления о прочитанных книгах. О субботних прогулках. О выкидыше.

Я проснулась и все забыла. В полусне я погладила себя по животу и только потом поняла: это просто пустое пространство, раньше заполненное тобой.

К следующей странице прилипли крошки печенья.

Если задуматься обо всех тех разах, когда я целовала бы твою макушку, твою крошечную пятку… РАЗВЕ ЕСТЬ ЧТО-ТО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЭТА РАДОСТЬ?

Под чернильным исчерканным лабиринтом почерк становится острым, колючим.

Наблюдала сегодня какое-то жуткое насекомое вроде слизня. Почему он живет, а ты нет?

14 мая

Сегодня на улице видела беременную женщину – от ее круглого живота исходило сияние. Потом долго стояла у витрины детского обувного (мазохистка). Рассматривала крошечные сандалики. Потом вернулась домой, разделась и встала перед зеркалом. Почему ничего не растет во мне?

Хлоя смотрит в окно. Между забором и домом проходит гравийная дорожка. В конце дорожки – мусорные баки. Хлоя стоит босиком на холодном линолеуме и продолжает читать.

19 мая

УЗИ на десятой неделе… Зернистое изображение… Ничего не понятно. Врач УЗИ молча смотрел на экран. Потом пришел еще один врач и спросил: «Ей уже сообщили?» Я издала странный звук – как будто что-то во мне порвалось. Я не могла оторвать взгляд от экрана. Моя утроба стала вынужденной могилой.

Подруги плачутся, скольким приходится жертвовать ради детей, потом глядят на меня с затаенной жалостью. Я предлагаю им еще чашечку чая – и думаю про себя: интересно, как они отреагируют, если я им скажу, что мне хочется откопать мертвый плод. Хочется съесть ее всю до последнего кусочка – плодовую оболочку, крошечные позвонки, уже начавший формироваться мозг, – чтобы она снова стала частью меня. Не потому ли некоторые животные пожирают своих детенышей?

О таком не говорят вслух. Я продолжаю учиться, но не имеет значения, сколько я знаю разных языков. Просто учеба дает ощущение, что я могу контролировать свою жизнь…

Такое чувство, что в ванной сидит призрак мертвой жены. Две голые женщины из разных времен делят одно пространство.

4 июня

Мне было двадцать семь, когда Дж. спас меня из моей библиотечной башни. От него пахло лесными кострами и солью – он зажег все желания, которые я подавила в себе. Тогда я не знала, что такое предельная близость между людьми, не умела открыться другому, даже себе – не умела.

Лондон стал берегом моря, продуваемым всеми ветрами, а я была сетью. Он забросил меня в океан, а потом показал мне, как расправить крылья.

Там есть страницы-коллажи: билет в кино, открытка из художественной галереи, реклама какого-то травяного сбора, который якобы восстанавливает гормональный баланс. Потом – фотография Джоны, когда он снимался для паспорта. Там он моложе. Необузданный, дикий. Его тело заняло собой всю кабинку. Ему пришлось сгорбиться, чтобы поместиться в кадр.

13 июня

Помню, как я впервые была на твоем выступлении в каком-то дымном подвале. Руки как у матроса. Но как ты играл! Боже мой! Ты пел так, словно хотел, чтобы тебя слышал только микрофон, и все в зале слушали как завороженные, ощущая свою сопричастность к некоей тайне. Я тоже была зачарована: чувствами, рвущими твое горло, неуклюжей поэзией твоего тела, слишком большого для такой маленькой сцены. Твой голос – искренний, щедрый, – он был как подарок для всех и каждого. Гитара гремела, зрители хлопали в такт, девчонки визжали и выкрикивали твое имя.

Но ты никогда не стремился к саморекламе. Ты себя чувствовал по-настоящему счастливым, когда сидел на кирпичной стене, грелся на солнышке и читал «Тропы песен» Брюса Чатвина[24] или роман Джорджа Оруэлла. Ты слышал слова по-другому – записывал музыку на полях книг. Как сорока, ты любил все яркое и блестящее.

Я переживала из-за твоих поклонниц – из-за их джинсов в обтяжку, их длинных, неправдоподобно прямых волос, – но потом ты подарил мне кассету с демозаписью нового альбома. «Между твоей улыбкой».

Ты превратил меня в музыку.

Кстати, где Джона? Может быть, уже пора заявить в полицию о пропавшем? Хотя, скорее всего, он пошел в бар, снял какую-нибудь девицу и сейчас трахает ее в туалете, прижимая спиной к стене, целует в шею. Или, наверное, уже оттрахал. У Хлои пересохло в горле. Надо бы выпить воды.

17 июня

Раньше мы много говорили о детях – что я буду воспитывать их по-другому. Не так, как мама. Помню, мне стало дурно в машине от ее тяжелых духов. Меня вытошнило на сиденье, и папа тогда на меня наорал. Я пообещала себе, что когда у меня появятся свои дети, я не буду переживать из-за их внешнего вида или оценок, а буду мастерить с ними поделки из коробок из-под яиц.