Соблазнить шпиона - Селеста Брэдли

Алисия снова сделала реверанс.

– Леди Алисия Лоуренс, ваше высочество, печально известная шлюха и лгунья, – сказала она. – Но это было несколько лет назад.

Глаза его заблестели.

– И вы все еще шлюха, а?

Алисия заморгала, потом ухмыльнулась.

– В настоящее время у меня есть покровитель, ваше высочество, и я предана только ему… пока. Как, по-вашему, я – шлюха?

– Господи, нет. – Георг поморгал. – Хотя я вообще не имею ничего против шлюх. А вы все еще лгунья?

Ах, он просто восхитителен!

– Правда, как мне кажется, то, что считаешь правдой, но в действительности я никогда не была такой лгуньей, как обо мне говорили.

Георг небрежно махнул рукой.

– Как и я. – Потом он широко улыбнулся ей. – А теперь расскажите мне об этом джентльмене. Он хорошо заботится о таком сокровище – более или менее честной женщине?

Алисия поколебалась, но потом решила, что это все равно уже не тайна.

– Я сейчас с маркизом Уиндемом, ваше высочество.

Выражение легкой скуки на лице принца-регента немедленно сменилось острым интересом.

– Да, я слышал. Уиндем с вами? Правда?

Ах, Господи! Неужели она вызвала у него сомнения из-за того, что ответила не сразу?

– У нас общая спальня на третьем этаже, – поспешно подтвердила Алисия. – Уиндем – очень щедрый джентльмен.

Все, что она сказала до сих пор, было полностью правдивым.

Интерес принца обострился.

– И он хорошо обращается с вами? Он не слишком… требователен?

Алиса удивленно посмотрела на него:

– Требователен? Э… нет, мне его требования не кажутся чрезмерными, ваше высочество. – И опять все было правдой.

Георг покачал головой, в глазах его читалось уважение.

– Вы молодчина, леди Алисия. Помните, вы всегда сможете прийти ко мне, если пожелаете…

Алисия собиралась спросить принца, что он имел в виду, но зачем, если предполагается, что она это уже знает? И в чем могут заключаться требования Уиндема, если в голосе такого распутника, как принц-регент, послышалось беспокойство?

Господи, неужели Уиндем участвовал в странных сборищах извращенцев? Все возможно. Она ведь едва знакома с Уиндемом и, что касается этого человека, склонна была поверить в невероятное.

Требования. Уже при одной мысли о такой возможности Алисия задышала быстрее и пульс ее сильно забился.

Она должна была бы взволноваться и испугаться, а не приятно возбудиться! Придется ей попросить Гаррета спать сегодня в их комнате. Она должна со слезами ждать сегодняшней ночи…

В голове у нее мелькнула картина: Уиндем в черном, как разбойник с большой дороги, в руках у него полно инструментов для непристойных удовольствий, темные глаза смотрят на нее с жадностью, в них горит дьявольский огонь…

– Леди Алисия?

Она прижала руки к запылавшим щекам.

– Да, ваше высочество?

Георг смотрел на нее понимающими глазами.

– Хм-м… Вижу, вы сможете справиться с Уиндемом. И все-таки обратитесь ко мне, как только устанете от него. – На этот раз это было не предложение помощи, а приглашение.

Алисия тепло улыбнулась ему:

– Ваше высочество, если я устану от Уиндема, вы первым узнаете об этом.

– О чем, миледи? – Это был Уиндем, стоящий прямо за ними.

Его глубокий голос стал той искрой, что разожгла огонь, уже тлевший глубоко в животе Алисии. Она слегка вздрогнула, щеки снова вспыхнули, потом поняла, что Георг с добродушным любопытством наблюдает за ее реакцией.

– Повезло вам, Уиндем, – с очевидной завистью заявил принц.

– Так говорят, – сухо ответил Уиндем. – Миледи, вы еще не устали от веселья? Мне не терпится вернуться в нашу комнату.

Алисия заметила блеск в глазах Георга. Намеренно ли Уиндем говорил как нетерпеливый любовник, или ему просто стало скучно на вечере?

В том и другом случае это утвердило принца-регента в его мнении относительно их связи.

– Возможно… скоро, милорд. – Алисия позволила себе прислониться к Уиндему. Он так и застыл, но не отстранился. Вместо этого она почувствовала его ласковые пальцы на своих волосах.

Любовники, подтверждало такое поведение. Любовники, дрожащие от страсти, не могут дождаться, когда останутся одни. По крайней мере, она была уверена, что сыграла убедительно, потому что совсем не играла. Она загоралась от самого легкого прикосновения Уиндема. Если бы он в эту минуту потребовал от нее тех непонятных ей любовных услуг, на которые намекал принц, она сделала бы это прямо сейчас при людях.

Опасность.

Ах да. Горячая, физически ощутимая, болезненная опасность – и все-таки она не чувствовала страха. Она чувствовала только сумасшедшую потребность в том, чтобы он голый оказался за ней, а она голая – перед ним. Кожа у него будет действительно такой горячей, как ей кажется? Его прикосновение обожжет ее? Она сгорит заживо? Будет ее это волновать?

Алисия чувствовала, как его рука, едва касаясь, скользит но ее голым плечам все ниже, обжигая ее, а другая рука держит ее руку.

– Вы позволите, ваше высочество?

Алисия сделала реверанс, ничего не видя перед собой, и отправилась с Уиндемом, позволяя ему увести себя от принца-регента. Он продолжал держать ее за руку, пока они не оказались на другой стороне зала.

Однако тут он сразу отпустил ее руку и отошел.

– Это было довольно убедительно, сказал бы я, – холодно заметил он. – Мне кажется, вам нужно держаться подальше от принца-регента.

– Он… – Слова не шли с языка. Похоже, она не могла говорить от дрожи во всем теле. Каждая жилка до боли жаждала ощутить снова его жар. – Он подошел ко мне, – прошептала она. – Он узнал меня… с прежних времен.

– Ах! Георг держит на заметке каждую падшую женщину в городе.

«Падшая женщина». Эти слова правдивы. Она уже слышала их раньше, слышала и более грубые. Так почему же они так резанули ее по сердцу, когда их произнес Уиндем?

– Я хочу пить, – вдруг сказала она и отвернулась.

Стентон смотрел ей вслед, сознавая, что его резкие слова ранили ее. Он не хотел этого, но по мере того, как шло время, он все больше запутывался. Когда она только что прижалась к нему спиной, его охватило смешанное чувство похоти и паники, грозящее затуманить его взгляд.

Он хочет ее. Хочет увидеть, как она становится беспомощной и трепещущей в его руках.

Уиндем сглотнул, пытаясь обрести хладнокровие, что всегда удавалось ему в те годы, когда он отказался от определенных потребностей в своей жизни.