Сеть Сирано - Наталья Потёмина

— Хорошенький, — сказала я, — на Че Гевару похож.

— Посмотри, как его зовут, — спросила мама, — что-то у меня все, как в тумане.

— Может, тебе скорую? — снова забеспокоилась я, — как ты себя чувствуешь?

— Как его зовут? — настаивала она, — можешь ты мне ответить?

Я убрала фотографию и открыла анкету:

— Марат, — прочитала я, — тридцать шесть лет. Город Москва, метро Октябрьская.

— Слава богу, — выдохнула мать, — пойдем пить чай.

— Я не поняла, что «слава богу», мам?

— Да так, показалось.

Ну, показалось, и показалось. С кем не бывает? Пойдем пить чай.

— Почему ты сегодня не в университете? — спросила мама, наливая в чайник воду.

— Проспала, — соврала я.

Не рассказывать же ей, в самом деле?

— Нехорошо, — сказала она, — перед самой защитой…

Но как-то тихо сказала, беззлобно. По всему было видно, что ей не до меня. Вот и славно. Мне тоже не хотелось сейчас с ней ничего обсуждать. Помолчим, попьем чаю, разойдемся по делам.

— Ты знаешь! — вдруг встрепенулась мать, — Ира Чигавонина из дома ушла.

— Погуляет — вернется, — усмехнулась я, — первый раз что ли?

— Понятно, не первый, — вздохнула мама, — но сейчас все так запуталось…

— Это из-за вашего Епифанова, что ли?

— Ну да, — вяло ответила мать.

Я поставила перед ней чашку. Она сунула в нее ложку и стала размешивать воздух.

— Мам, очнись, — сказала я, — хрен с ним, с этим Епифановым!

— Да, ты права, Оленька. — Мать подняла на меня глаза и улыбнулась, — давай лучше по бутербродику.

Я налила ей чаю и полезла в холодильник. Сыр, колбаса, два йогурта. Ее обед, мой завтрак. Поедим и разбежимся по комнатам. Она будет править свои тексты, а что буду делать я?

Что мне теперь делать? Понятно, что в университет я больше не пойду. Понятно, что Илюшеньку я больше не увижу. Понятно, что диссертацию я защищать не буду. Только вот как сделать так, чтобы и мама все правильно поняла?

— Пойду, пожалуй, поработаю, — сказала мать, отодвигая от себя чашку, — прибери тут… Если тебя не затруднит…

— Хорошо, мамуль, не беспокойся.

Какая-то бледная она сегодня, замученная. Ей надо больше на воздухе бывать и хорошо питаться. А то эти вечные сыр, колбаса… Фрукты надо есть и овощи. И так мне ее жалко стало, до слез. Для чего человек живет? Непонятно.

Я вымыла посуду и тоже пошла к себе. Села на кровать, задумалась. Когда неожиданно появляется много свободного времени, трудно сразу сообразить на что его потратить. Можно, например, навести порядок. Не простенький такой, не ежедневный, а глобальный генералиссимусовский порядок, чтоб все блестело и отражало в своих зеркальных поверхностях мою утомленную непосильным умственным трудом физиономию.

На столе куча бумаг, книги всюду разбросаны… Вполне рабочая, понуждающая к труду обстановка. А зачем нам теперь трудиться? Все что могла, я уже сделала. Одной диссертацией больше, одной меньше — какая разница? Школа! Вот кто по мне плачет. Дети, я вас ненавижу! Такие мелкие, злобные, глупые создания. Зачем вы появляетесь на свет? Кто вас сюда звал? Нет бы, сразу все рождались взрослыми. Младенцы — какая гадость! Если мне вдруг и придется родить, то я откажусь от своего ребенка. Оставлю его на фиг в детдоме. Зачем воспитывать урода? Или, скорей, уродину? Воспитывай — не воспитывай, все равно получится такая же дурочка, как и я. Как моя мама Таня. Как тетя Надя Чигавонина. Как тетя Вита Чмух. Как тысячи, как десятки тысяч и миллионов других несчастных теть, несбыточно мечтающих, что если не им самим, то уж их ненаглядным дочерям повезет обязательно.

Накося, выкуси! Все повторяется. Жизнь движется не по спирали, как хотелось бы, а по кругу. И что тут плохого? Круг — гениальная геометрическая фигура. То же самое, что и колесо. Куда пнули, туда и покатится. Легко, без сучка, без задоринки. А все потому, что вниз. Сами колеса вверх не взбираются. Для этого силы надо приложить, мозги подключить, а на это немногие способны. Вот и я… Куда лечу? Куда послали.

А послали меня далеко и надолго. Здравствуйте, дети, я ваша тетя. Вернее, тетка. Тетка «намбе ту». Садитесь, дети. Меня отдали вам на жестокую расправу. Располагаете мной так, как вам удобно. Только знайте, я долго не продержусь. Первый же урок станет последним. Или для меня, или для вас.

Дети! Пожалейте себя, не становитесь взрослыми. Для чего вам это надо? Не для того же, чтобы совокупляться и плодить себе подобных, еще более несчастных детей? Несчастных, а потому и жестоких. Счастливые дети — добрые дети. Злыми бывают только несчастные.

Кто бы знал, как я не хочу в школу! Упасть бы сейчас лицом в подушку, закрыться с головой одеялом и задохнуться насмерть. Именно задохнуться, а не уснуть. Потому что спать становится все опасней. Все чаще приходит тот сон, после которого жить хочется еще меньше, чем обычно.

Или убежать на край света, никому ничего не сказав. Чтоб не догнали. Чтоб бросились искать и не нашли. А потом поплакали обо мне и забыли. А я бы сидела себе у самого синего моря и бросала камешки с крутого бережка далекого пролива Лаперуза.

Но даже на такое мелкое безумство я ни фига не способна. Одеяло на голову и в цирк. Акробаты, клоуны, факиры. Обезьяны, собаки, лошади. И гвоздь нашей программы Голубая женщина!

Голубая женщина, в красивом голубом платье скачет на белом коне по бесконечному кругу. Играет музыка, гремят литавры, на арене цирка новый аттракцион: «Голубая фея и ее мертвый ребенок». Как она красиво скачет, как ловко держится в седле! А ее ребенок, маленькая девочка, тоже вся в воздушном и голубом тащится сзади. Мама заботливо привязала свою дочуру за ногу к хвосту лошади. Как весело, как смешно они все вместе подпрыгивают! Женщина — на лошади, лошадь — на арене, девочка — при каждом ударе головой о бортик.

Зачем вы привязали ее за ногу, кричит из публики старая тетка. А чтоб не сбегла, отвечает фея. Но куда она убежит? Она же уже мертвая! Вы ошибаетесь! Она живая! Она живее всех живых! Зачем же вы мучаете ее, кричит тетка, зачем издеваетесь? Потому что она уже мертвая, смеется женщина в голубом, ей все равно, а нам приятно! Отдайте мне ее, тетка спускается к арене, и это уже не тетка, а старая клоунесса. На ней рыжий парик, широкие желтые штаны и маленькие красные туфельки. Она бежит вслед за лошадью и тоже смешно подпрыгивает. Кругом кричат: «Браво!.. бис!… ай, да клоун!… ай, да сукин сын!» Лошадь взлетает под купол цирка, а тетка снизу тенет к ней руки: «Девочка моя, Оленька!»

Под утро опять был этот сон. Ни к чему хорошему он не снится. Каждый раз как в первый. И вроде уснула так хорошо, спокойно, с надеждами на новый светлый день, и вот тебе, милая, билеты в директорскую ложу. Цирк зажигает огни!

Если он сегодня не позвонит… А собственно, почему он должен мне звонить? У Ильи Петровича сегодня заседание кафедры, он и не вспомнит. А если и вспомнит, то постарается забыть. Но это днем. А вечером? Сегодня же четверг, наш любимый день.