Кукольник из Кракова - Рэйчел Ромеро

Многие поляки, как и немцы, рыскающие по улицам, казалось, были рады высылке еврейского населения из Кракова.

Каролина пыталась представить на месте одного из этих мальчишек Кукольника и Джозефа, но не могла. Они были художниками – из их рук выходили вещи не злые, а прекрасные, как цветы.

Кукольник взглянул на невоспитанных мальчишек и, изо всех сил сдерживаясь, направился к ним.

Взмахнув палкой, он сказал:

– Хватит. Дайте им пройти и перестаньте донимать.

– Это же евреи! – пожав плечами, ответил веснушчатый мальчишка. – Все равно они никогда не были настоящими жителями Кракова. Они не такие, как мы.

Но, увидев, как сузились прикрытые шляпой глаза Кукольника, умолк и пробурчал своим товарищам:

– Пошли.

– Вот хулиганы! – возмутилась Каролина, когда стайка мальчишек убежала.

– Они просто повторяют то, что говорят их родители о таких людях, как Джозеф и Рена.

Но Каролина не была настолько милосердна.

– Ну, может, им стоит уже думать самим, – ответила она.

* * *

Джозеф упаковал и взял с собой совсем не то, что, по мнению Каролины, он больше всего ценил. Среди их имущества не было дорогой серебряной посуды и кухонной утвари – все это давно уже было продано. Не уложил он и свой диплом Музыкального университета имени Фредерика Шопена – немецких колдунов не интересовало, насколько хорошо он умеет читать ноты и исполнять музыку. Не взял Джозеф и свои наручные часы – он продал их, как и столовое серебро.

Что он действительно сделал – это снял со стен все фотографии, словно сорвал листья с дерева. Подсвечники и щербатые чашки, которые нравились его жене, он завернул в зимние пальто. В оба этажа кукольного дома Рены он затолкал, плотно свернув, одежду. В карманы Джозеф запихнул книги, а металлический прямоугольник, о который стукнулся Кукольник, когда доставлял домик, – мезузу, на которой были выгравированы молитвы, – в перчатку, чтобы она не выпала.

Джозеф как можно лучше упаковал свои воспоминания, и именно их он укладывал в заднюю часть повозки, когда Кукольник и Каролина подошли к дому.

Рена забралась в повозку и уселась на один из привязанных стульев.

Она подняла руку и погладила Мыша, который выглядывал из воротника ее куртки. Он удрученно пошевеливал усиками, но все же ласково прижимался к девочке.

Трэмелы заслуживали гораздо большего.

Кукольник взмахнул рукой, и это движение привлекло внимание Джозефа. Над кучей скарба глаза их встретились, и Каролина подумала, что Джозеф позовет их. На его месте она не сдержалась бы, ей было необходимо утешение друга.

Но Джозеф положил руку на плечо Рены и повернул ее лицом в противоположную сторону. А потом дружески кивнул Кукольнику.

Услышит ли Кукольник его молчаливую просьбу не подходить? Каролина так не думала, и через мгновение ее предположение подтвердилось – Кукольник направился через улицу. И в лучшие дни он был не особенно ловким, а сейчас, когда приходилось пробираться мимо людей, укладывающих вещи в телеги, тачки и даже детские коляски, стал хромать еще сильнее.

Далеко продвинуться ему не удалось. Немецкий солдат, не спеша расхаживавший неподалеку, следя, чтобы изгнанники не отходили от дороги, преградил ему путь.

– Куда это вы идете?

– Я просто хочу кое с кем попрощаться, – ответил Кукольник.

Солдат спросил:

– Так вы еврей?

– Нет, – сказал Кукольник. – Я же сказал, я хочу попрощаться кое с кем. Мне надо перейти улицу.

– Предъявите документы, – потребовал солдат и протянул руку.

Кукольник попытался из-за его плеча взглянуть на повозку, в которую укладывали последние пожитки.

– Пожалуйста, мне нужно…

Солдат положил руку на грудь Кукольника и оттолкнул его. Каролину отбросило на дно кармана, и она едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Как он смел?! Кукольник не сделал ничего плохого.

Но солдат, похоже, так не думал.

– Я сказал, предъявите документы.

На этот раз он потянулся к ремню висевшей на плече винтовки.

Не собираясь спорить, Кукольник полез в карман – не в тот, где пряталась Каролина, – и вытащил паспорт, который слегка изогнулся оттого, что на нем столько раз сидели. Солдат выхватил паспорт и раскрыл его.

– Вы – немец? – спросил он.

– Да, – ответил Кукольник. Признаваясь в этом, он стиснул зубы.

Из-за солдата он терял драгоценное время, и признание своего родства с этим грубияном оставляло горький привкус во рту.

Солдат закрыл паспорт и сунул его в карман Кукольнику.

– Господин, идите домой, – сказал он. – Это вас не касается. Если вы разумный человек, лучше держитесь подальше от всего этого.

Он говорил не зло, а только слегка раздраженно, как взрослый, предупреждающий ребенка об очевидной опасности.

Ни Каролина, ни Кукольник не хотели уходить, но какой у них был выбор? Не могли же они спорить с солдатом, у которого были и оружие, и власть? Кукольник вернулся на ту сторону улицы, откуда они пришли, и обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть проходивших мимо Трэмелов.

Каролина так сильно махала Рене, что, казалось, рука сейчас оторвется. К счастью, она не оторвалась. Кукольник тоже махал, хотя и более сдержанно.

Рена увидела их и ответила на приветствие грустной улыбкой. Она не отводила взгляда от Кукольника и Каролины, пока повозка не скрылась за поворотом.

– Почему Джозеф не хотел, чтобы мы с ним попрощались? – спросила Каролина. – Рене было бы еще грустнее, если бы мы не пришли. А вдруг она подумала бы, что мы их больше не любим?

Выражение, которое появилось на лице Кукольника, Каролина видела раньше в Стране Кукол. Это было и горе, и ужасное предчувствие.

– Прощаться всегда трудно, – сказал Кукольник. – Особенно во время войны.

* * *

Вернувшись в магазин, Каролина и Кукольник увидели у порога булочной Домбровского, который курил сигарету и просматривал газету, как оказалось, недельной давности. Каролина надеялась, что он докурит и вернется в булочную, ничего не говоря о сегодняшних событиях, но он не мог удержать в себе ни одной мысли, чтобы не высказать ее окружающим.

– Так они ушли, эти твои друзья? – спросил он, пока Кукольник доставал из кармана ключи от магазина. – Евреи?

– Все евреи ушли, – грустно ответил Кукольник.

– Может, это и к лучшему, – сказал булочник. – Они все время держались друг друга – это так неестественно. Как будто они лучше других. Теперь они могут сколько угодно держаться друг за дружку.

Смех перешел в кашель, и, чтобы унять его, Домбровский судорожно затянулся сигаретой.