Хороший немец - Джозеф Кэнон

— Все дни напролет. Лестница по коридору направо.

— Благодарю, — сказал он и отдал ей честь.

На выходе его ослепил солнечный свет, и он прикрыл глаза рукой, чтобы оглядеться. Солнце уже вовсю пекло с востока, проникая даже сквозь пыль, висевшую над руинами, что простирались за изящными колоннадами. Рабочая бригада, орудуя граблями, скинула рубашки, но буквы остались, В на одной брючине, П — на другой. Война поставила клеймо на каждом, даже на Талли, обозначенном лишь инициалами на копирке.

Он постоял минуту, переваривая информацию о клише для изготовления денег и ценах на часы. И то и другое ведет его в никуда. А именно туда его, очевидно, и хочет отправить Мюллер. Улыбаясь про себя, он подумал о Джини — две отставки за одно утро, одна откровеннее другой. Именно Мюллер заморочил ему голову, оставив его на ступеньках и даже не проверив, прошел он сквозь вращающиеся двери или нет. Если только что-то не зацепит, упущенный кусочек кроссворда, который бросится в глаза, если смотреть на него достаточно долго. Он сказал водителю, что хочет пройтись.

— Пройтись? — удивленно переспросил солдат. — Вы имеете в виду обратно?

— Нет, жди меня на станции «Зоопарк» примерно через час. Знаешь, где это?

Солдат кивнул:

— Конечно. Если пешком, то отсюда прилично.

— Знаю. Я люблю ходить пешком. Помогает думать, — пояснил он. И отметил про себя, что нужно попросить Рона выделить ему собственный джип.

Но солдат, как и Джини, был уже с опытом.

— Понял. Вы точно не хотите, чтобы я вас подвез? В принципе мне все равно, это ваши дела.

Этим занимаются все, думал Джейк, идя через разрушенный парк. Мелкие денежные суммы стекаются в крупные потоки. Так с кем Талли вел дела? С готовым нажать на курок русским? С ПЛ, которому нечего терять? С кем угодно. Пять тысяч долларов, даже больше. В Чикаго каждый день убивают людей и за меньшие суммы, просто чтобы отобрать выигрыш в уличную лотерею. А здесь жизнь еще дешевле. Но почему первым делом в голову приходит это? Потому что здесь русские — с карманами, набитыми деньгами. Торговали не фарфоровыми безделушками и старым столовым серебром. Торговали наличными деньгами. Мед для медведей. Все занимаются этим.

Ворота парка выходили на нижнюю Потсдамерштрассе с редким потоком военных грузовиков и гражданских на скрипучих велосипедах — все, что осталось от некогда шумного движения по этой улице в сторону центра. Пешком Берлин был совсем другим городом. Не тот спектакль, который он наблюдал из туристического джипа, а нечто более саднящее, катастрофа крупным планом. Он любил гулять по городу, изучая мили ровных, беспорядочно разбросанных улиц. Как будто само прикосновение подошв приближало город, позволяло проникать в его жизнь. Воскресенья в Грюневальде. Остальные дни он бродил по районам, где другие журналисты никогда не бывали. В Пренцлауэре или жилых кварталах Веддинга, просто посмотреть, как живут другие, глазами скользя от здания к зданию, не обращая внимания на обочины. Теперь же он вынужден был шагать осторожно, огибая груды битого цемента и выбирая путь среди штукатурки и стекла, трещавшего под ногами. Город превратился в туристическую тропу, полную препятствий и острых предметов, таившихся под камнями. Стальные прутья, скрученные в колючие клубки, все еще черные от пожара. Знакомый запах гниения. На углу Палласштрассе остатки Шпортпаласта, где когда-то по овальному кругу гоняли со свистом велосипедисты, а Гитлер обещал своим сторонникам тысячу лет. Уцелела только гигантская башня ПВО, подобная тем, что стояли у зоопарка, слишком прочная даже для бомб. Солдат, опершись одной рукой о стенку, разговаривал с девушкой, ласково поглаживая ее волосы. Самый старый черный рынок в мире. На другой стороне улицы несколько девушек в тонких платьицах, прислонившись к уцелевшей стене, махали колонне грузовиков. Десять утра.

Боковые улочки были завалены обломками, поэтому он держался основных магистралей. Повернул налево по Бюловштрассе, выбрав окольный путь к зоопарку. Эту часть города он знал хорошо. Решетчатый купол надземной станции возвышался над Ноллендорфплац. Навес над входом в кинотеатр, съехав на тротуар, остался почти неповрежденным, будто здание просто выдернули из-под него, как скатерть в расхожем трюке фокусника. Людей было мало, кто-то толкал детскую коляску с домашней утварью, и Джейк понял, что полубессознательное, замедленное передвижение, которое он наблюдал из джипа два дня назад, было новой поступью города, такой же осторожной, как и его собственная. Никто не ходил по руинам быстро. Зачем люди приезжают в Берлин? Бывал здесь Талли раньше? Должны быть проездные документы, что-нибудь, что можно проверить. В армии все под копирку.

Снова кварталы рухнувших зданий, снова группы женщин в платках и старых военных брюках убирают кирпичи. Из одного дома вышла элегантно одетая женщина на каблуках, будто собралась, как обычно, направиться за покупками в «КДВ». Но вместо этого, покачиваясь, перебралась по битой штукатурке к поджидавшему ее армейскому автомобилю, села и, подтянув ножки в нейлоновых чулках, удобно в нем разместилась. Другой вид экскурсии. В любом случае, «КДВ» больше не было. Расколотый бомбами, он осел на Виттенбергплац, не оставив даже витринного манекена. Иногда они встречались здесь, у колбасных прилавков в продовольственном отделе, где можно было вполне правдоподобно столкнуться с любым человеком, а затем по отдельности отправлялись в квартиру Джейка на другой стороне площади. Шли по разным сторонам, чтобы Джейк мог видеть ее в толпе и проверять, пока ждал светофора, не следует ли кто за ней. Никто не следил. Такая игра в безнаказанность возбуждала еще больше. Затем вверх по лестнице, где уже стояла она, звонок — убедиться, что Хэл ушел, — и в квартиру, жадно хватая друг друга, порой не дожидаясь, пока захлопнется дверь. Наверное, от квартиры теперь тоже ничего не осталось, как и от тех дней, — только память.

Однако квартира осталась. Джейк, снова прикрыв глаза рукой, посмотрел через дорогу. Часть дома была снесена, но часть сохранилась. Его угловая квартира так и продолжала смотреть на запад, в сторону площади. Обрадованный, он сделал шаг, но остановился. Что он скажет? «Я когда-то жил здесь и хочу еще раз взглянуть на нее»? Он представил, как перед ним возникнет очередная фрау Дзурис с озадаченным взглядом и надеждой получить шоколадку. К окну подошла женщина, распахнула его, чтобы проветрить, и на миг у него перехватило дыхание; он напряженно всмотрелся. А почему бы и нет? Но это была не Лина, даже не похожа на Лину. Мимо проехал грузовик, загородив дом, а когда уехал, в окне осталась только широкая спина, лица он рассмотреть не мог. Но он, конечно, и так все понял лишь по движению в окне, даже отсюда, через площадь. Он опустил руку, чувствуя себя глупо. Несомненно, подруга домохозяина подсуетилась и отхватила себе квартиру, когда Хэл окончательно съехал. Тот, кто его не знал, мог бы даже не поверить, что он вообще там бывал. А с чего бы поверила она? Прошлое испарилось вместе с улицами. Но квартира осталась, существует реально, как доказательство, что все остальное тоже было. Если он будет смотреть достаточно долго, может, и остальная часть площади вернется — такой же оживленной, какой всегда была.