Призраки не лгут - Ларс Кеплер

Но Миранду убили камнем.

Она стояла у Йоны перед глазами: худенькая девочка на каталке, фарфорово-бледная кожа, скрещенные лодыжки, синяк на бедре, хлопчатобумажные трусы, пупок с пирсингом, ладони на лице.

Почему она убита камнем, если у Викки был молоток?

Йона сосредоточенно изучил каждую фотографию с места преступления, после чего, как всегда, представил себе развитие событий. Поставил себя на место убийцы, заставил себя рассмотреть каждую самую ужасную возможность. Для того, кто убивает, убийство — единственно возможный выбор. Самый простой или самый лучший выход.

Убийство не выглядит ни кошмаром, ни звериной жестокостью. Оно выглядит поступком либо рациональным, либо желательным.

Иногда убийца не в состоянии видеть дальше одного удара — ему просто нужно найти выход из конкретной ситуации, и один — первый — удар для него оправдан. Следующий удар представляется далеким, словно до него несколько десятилетий… и вдруг он тоже происходит. Убийство может казаться убийце окончанием эпоса, саги, которая началась с первым ударом и тринадцать секунд спустя закончилась с ударом последним.

Все указывало на Викки Беннет, все исходили из того, что она убила Миранду и Элисабет — и в то же время казалось, все в глубине души верят, что Викки не способна на такое — ни душевно, ни физически.

Но «такое» сидит в каждом человеке, подумал Йона, возвращая рапорт в папку Гуннарссона. В своих снах, в фантазиях мы видим смутные образы чего-то подобного. Способность совершить насилие заложена в каждом из нас, но большинство вполне в силах не давать ей воли.

Гуннарссон вошел в участок, сбросил свой мятый плащ, рыгнул, прикрывшись ладонью, и направился в комнату отдыха. Войдя в кабинет с чашкой кофе, он наткнулся взглядом на Йону и хмыкнул:

— В Стокгольме по тебе еще не соскучились?

— Нет.

Гуннарссон сунул нос в пачку сигарет и повернулся к женщине, сидевшей за компьютером:

— Все рапорты прямиком мне на стол.

— Хорошо, — отозвалась та, не поднимая глаз.

Гуннарссон что-то проворчал.

— Как беседа с Гримом? — поинтересовался Йона.

— Отлично. И не потому, что это был твой совет. Мне пришлось быть чертовски осторожным.

— Что ему известно о Викки?

Гуннарссон надул щеки, с шумом выдохнул и покачал головой:

— Ничего, что было бы полезно полиции.

— А про Денниса ты спросил?

— Надо мной торчал этот чертов врач, как мамаша. Перебивал меня на каждом слове.

Гуннарссон ожесточенно почесал шею; казалось, он забыл, что у него в руке пачка сигарет и зажигалка.

— Когда придет рапорт Хольгера Яльмерта, я хочу получить копию, — сказал Йона. — Еще мне нужен ответ из лаборатории и…

— Ты, однако, хорошо устроился в моей песочнице! — перебил Гуннарссон.

Он широко улыбнулся коллеге, но уверенности у него поубавилось, когда он встретил серьезный взгляд серых глаз комиссара.

— Ты понятия не имеешь, как найти Викки Беннет и мальчика, — медленно проговорил Йона и поднялся. — И понятия не имеешь, куда в этом расследовании двигаться дальше.

— Я рассчитываю на информацию от населения, — парировал Гуннарссон. — Кто-нибудь наверняка что-нибудь видел.

В то утро Флора проснулась раньше обычного. В восемь пятнадцать подала Хансу-Гуннару завтрак в постель. Когда он встал, Флора проветрила спальню и застелила постель. Эва сидела на стуле, одетая в желтые спортивные штаны и лифчик телесного цвета, и надзирала за Флорой. Проверила, нет ли складок на простыне и должным ли образом она подвернута под матрас. Вязаное покрывало должно свисать с обеих сторон кровати на одну и ту же длину, и Флоре пришлось трижды перестилать его, прежде чем Эва осталась довольна.

После обеда Флора принесла из супермаркета «Ика» полные сумки продуктов и сигареты для Ханса-Гуннара, отдала сдачу и стоя ждала, когда он проверит чеки.

— Сыр стоит черт знает сколько, — недовольным тоном сказал он.

— Вы сказали купить чеддер, — напомнила Флора.

— Но не настолько же дорогой! Сама знаешь: раз так, значит, надо было купить другой сыр.

— Простите. Я думала…

Флора не успела закончить. Перстень с печаткой мелькнул у нее перед глазами, и Ханс-Гуннар отвесил ей мощную оплеуху. Все произошло мгновенно. В ухе зазвенело, кожа на щеке натянулась.

— Ты же сам хотел чеддер, — подала Эва голос с дивана. — Она тут ни при чем.

Ханс-Гуннар буркнул что-то про идиоток и вышел на балкон покурить. Флора разложила продукты в холодильник и по шкафчикам, ушла к себе и села на кровать. Осторожно потрогала щеку, подумала, как ей надоело получать затрещины от Ханса-Гуннара. Случались дни, когда он бил ее не один раз. Флора всегда знала, когда ждать оплеухи — если дядька не собирался ударить ее, он просто на нее не смотрел. Хуже всего была не боль, а его одышка и взгляд, который задерживался на ней и после удара.

Флора не помнила, чтобы он бил ее, когда она была маленькой. Он работал и редко бывал дома. Как-то он показывал ей разные страны на глобусе у себя в спальне.

Наконец Эва и Ханс-Гуннар ушли играть в боулинг с друзьями. Флора сидела у себя. Услышав, как хлопнула входная дверь, она перевела взгляд в угол. На стареньком бюро стояла статуэтка — Флора получила ее от учительницы, когда заканчивала школу. Стеклянная лошадь запряжена в стеклянную повозку. В верхнем ящике Флора все еще хранила мягкую игрушку из детства: куклу-смурфету со светлыми волосами и в туфлях на каблуках. В среднем ящике аккуратной стопкой лежали носовые платки. Флора убрала их и достала нарядное зеленое платье. Флора купила его в начале лета в «Мюрурна» и надевала только у себя в комнате, зато уж здесь частенько примеряла его, когда Эвы и Ханса-Гуннара не было дома.

Она уже застегивала кофту, когда на кухне послышались голоса. Радио. Флора пошла выключить его и обнаружила, что Эва и Ханс-Гуннар ели сладкое печенье — на полу перед буфетом было полно крошек. Хозяева оставили полстакана клубничного сока возле мойки и не убрали бутылку.

Флора взяла влажную тряпку и стерла крошки с пола, прополоскала тряпку, вымыла стакан.

По радио передавали об убийстве на севере Швеции.

Девочку нашли мертвой в интернате для подростков с аутодеструктивным поведением.

Флора выжала тряпку, повесила на кран.

Она слышала, что полиция не любит высказываться, пока идет расследование, зато журналист в прямом эфире задавал вопросы воспитанницам интерната:

— Всегда интересно, что случилось, поэтому я пробралась вперед, — сипло говорила какая-то девочка. — Но я не много успела увидеть — меня отогнали от двери, ну я покричала, а потом поняла, что смысла в этом нет.