Прыжок - Сергей Лукьяненко

него вывих бедра и открытый перелом плечевой кости.

Мэйли кивнула, открыла шкаф, достала с полки стандартную аптечку, имеющуюся в каждой каюте. Вынула шприц с красной иглой, сняла колпачок и, склонившись над англичанином, ввела иглу в вену.

— Мегер? — спросила она, нажимая на поршень.

— Мегер и Лючия.

— Мы идиоты, — констатировала Мэйли. — Но как?

— Это же очевидно, — вздохнул Марк. — Мы просмотрели то, что лежало на поверхности… Вы сумеете совместить кости, наложить повязку и фиксатор?

Мэйли только рассмеялась, вытрясая аптечку прямо на пол.

— Миорелаксант в фиолетовом шприце… — начал Марк.

— Знаю, — ответила Мэйли, вкалывая шприц в сведённые судорогой мышцы. — Лучше рассказывай, что происходит.

За сорок четыре секунды до того, как Лючия вонзила туфлю в грудь Алекса, и за сорок шесть секунд до удара, сотрясшего «Твен», Двести шесть — пять спорил с Соколовским и Матиасом.

— Лучшая часть меня умеет мыслить, доктор! Более того, его мысли в чём-то глубже моих… но я не воспринимаю их буквально. Только образы и эмоции. Мы не объединяем наши сознания, мы на одной волне!

Толла-нуб, дарственный сегмент симбионта, со свойственным молодёжи любопытством выглянул из черепа феольца и закивал головным концом. Что ж, это по меньшей мере означало, что они и впрямь «на одной волне».

— Как с любимой женщиной, — ухмыльнулся Лев.

Они сидели в медицинском кабинете. Собственно говоря, Лев только что обследовал феольца, скорее по собственной инициативе, чем по его просьбе.

— В чём-то глубже и во многом иначе, — вздохнул Двести шесть — пять. — Хотя я не знаю, как это у вас! Наши сексуальные отношения сходны с человеческими, но вот любовь мы воспринимаем совсем не так. Если уж мы говорим откровенно… мы не любим делиться такими историями…

— Ну-ну-ну! — оживился Матиас. — Давай, рассказывай!

Если бы феолец действительно поделился тем пониманием любви, которое свойственно их виду, жизнь Льва и Матиаса могла бы измениться. Собственно говоря, сама концепция любви, которую человечество постигало всю свою историю с пещерных времён, подверглась бы переосмыслению.

Но феолец в это мгновение подлетел вверх и приложился головой о потолок — точно так же, как и Валентин Горчаков.

Только, в отличие от Горчакова, отделавшегося шишкой, феолец пострадал сильнее — несчастный Толла-нуб вылетел из его черепа, как некогда в иной реальности его двойник над планетой Соргос.

Конечно, падать ему предстояло не с высоты в несколько километров.

Но безжалостная ирония бросила крошечного симбионта прямо на хромированный бок лабораторного автоклава!

— Нет! — завопил Матиас, живо представив себе последствия.

Ни он, ни Соколовский от толчка не пострадали. Сработали рефлексы опытных космонавтов, они успели зафиксироваться в креслах, ощутив едва заметное изменение силы тяжести. Да и оборудование в медотсеке оказалось закреплённым куда более надёжно, чем во многих других помещениях — польский доктор был настолько старомоден, что соблюдал правила «походного распорядка» даже во время безопасного перемещения в червоточине.

Только разговорившийся Двести Шесть — пять совершил свой короткий перелёт к потолку и обратно, а Толла-нуб теперь нёсся на безжалостно твёрдый бок автоклава…

Соколовский выскочил из кресла с неожиданной для его возраста и характера прытью. Вытянулся в прыжке — и поймал извивающегося симбионта в ладонь. Рухнул на пол, рядом с ошарашенным феольцем.

— Лев, блин! — воскликнул Матиас. — Вы не играли в баскетбол в молодости?

— Я же чёртов шляхтич! — потирая свободной рукой бок, ответил доктор со вполне уместной гордостью. — Мы, поляки, ловкие, да! Мы всё поймаем!

— Толла! — простонал Двести Шесть — пять.

Лев бережно вложил симбионта в гнездо, тот юркнул в костяную полость и притих.

— Мы… мы ваши вечные должники… — прошептал феолец, садясь на корточки. — Что это?

Корабль вздрагивал и скрежетал.

— Доктор и старпом, немедленно в каюту Лючии, — сказал Марк. — Доктор, реанимационный комплект! Матиас, оружие!

— Что происходит? — бросаясь к двери, спросил Матиас. Соколовский уже рвал из креплений маленький белый чемоданчик.

— Матиас, вы сможете выстрелить в Лючию? — очень спокойно спросил Марк.

Старпом грязно выругался, выбегая в коридор. За его спиной ругался по-польски добрый доктор.

— Если вас это утешит, то вряд ли мы имеем дело с той Лючией, что когда-то вошла на борт… — мчался за ними по коридору голос Марка. — Мы ошиблись. В ней теперь другая личность.

Матиас не стал спрашивать об Анне Мегер. То, что происходило с кораблём, явно было последствием действий пилота.

Они ошиблись!

А ведь достаточно было вспомнить «Дружбу» с её экипажем, которому переписали сознание. Вспомнить и понять — ничто не мешало «Стирателю» нанести подобный удар и по «Твену».

На бегу Матиас расстегнул кобуру, достал ТПМ — табельный пистолет Морева, стандартное личное оружие Космофлота. Глянул на торец магазина. Две зелёные полоски, остальные красные.

Плохо.

Пистолет снаряжался висмутовыми пулями, которые вполне стандартно били по мягким предметам (а человек довольно мягок), но крошились при попадании в переборки, стёкла, при некоторой удаче — даже при выстреле в череп.

В общем, ранить и остановить ими было даже проще, чем свинцовыми, они вполне годились для нелетального выстрела и предназначались для перестрелок внутри корабля.

Но висмутовыми у Матиаса остались лишь две первые пули. Остальные восемь патронов были снаряжены «умными зарядами», командир вскрыл особый боекомплект и оставил лишь по два обычных заряда в обойме.

Умные пули тоже не пробивали обшивку корабля. Зато при попадании в живое тело они самостоятельно выбирали гарантированный способ уничтожения — распадались на вращающуюся мономолекулярную нить, производили высокотемпературное или замораживающее воздействие, давали мощный электрический импульс…

Ещё они наводились на захваченную в момент выстрела цель и довольно неплохо изменяли направление полёта.

Более чем прекрасный боезаряд для гарантированного убийства. Но никак не для того, чтобы временно вывести противника из строя.

Если двумя обычными пулями остановить Лючию не удастся, следующий выстрел её почти наверняка убьёт.

Полёт в червоточине из корабля выглядит страшновато. Корабль несётся по чёрному туннелю, чей диаметр всегда превосходит диаметр корабля в два раза. В туннеле абсолютный вакуум. Скорость движения внутри можно увеличивать или уменьшать, работая обычными двигателями (другое дело, что это никак не повлияет на скорость передвижения по червоточине). Поэтому обычно корабль движется с оптимальной «условной» скоростью пятьсот километров в час. Можно сместиться от центра к стенкам туннеля, что у пассажиров вызывает лёгкую панику (конечно, если включить прожектора на корабле).

На самом же деле в червоточине не надо ни маневрировать, ни разгоняться, ни тормозить. Червоточина сама несёт корабль в себе. И стены червоточины, её «берега», отталкивают корабль к центру тем сильнее, чем больше тот отклоняется.

Сиди и жди завершения полёта. Всё уже не в твоей власти. Червоточина