Дорога в снегопад - Антон Уткин

— Ну, почему-почему? — неохотно ответил Алексей. — Потому что люди науки, вроде меня, по-прежнему могут реализовать себя только за границей. По тому что пенсионеры по-прежнему ограничены в своих правах своими ограниченными пенсиями, какие уж тут права человека-то? Черта оседлости какая-то экономическая. И мы в состоянии этого смертного греха уже шестнадцать лет живем. Молодые, сильные ограбили, по сути, своих стариков, а ведь то, чем они так охотно пользуются, не ими создано, а этими самыми стариками. Да, стало опрятней, богаче, но ведь это фасады одни столичные, а никакого социального сотрудничества как не было, так и нет.

— Работать надо, — назидательно молвил Евгений Петрович, — работать. А работать наш народ не любит. — Он хмурился, и было видно, что филиппика Алексея не пришлась ему по душе.

— Где работать? — усмехнулся Алексей. — Я вот недавно в провинцию ездил…

— Ты был в провинции? — удивилась Наталья Владимировна. — Что ты там делал? Ты смотри, Женя, — обернулась она к мужу, — к нам не дозовешься, а он уже в провинцию успел.

— Так, по делам, — не стал распространяться Алексей. — Так там впусте все лежит.

— Головотяпство наше в веках прославлено, — вздохнул Евгений Петрович с таким чувством, на которое, наверное, имел право только Николай Михайлович Карамзин ну и, быть может, еще летописец Нестор.

— Как полагает Интернет, — сказал Алексей, — проект «Россия» готовится к своему закрытию.

— Какой проект, Алеша? — возмутился Евгений Петрович. — Страна вошла наконец в мировое сообщество. Нас перестали бояться. Происходит взаимопроникновение культур. Хватит уже в берлоге своей сидеть.

Засиделись. Пора уже зарубить себе на носу — мы такие же европейцы, как те же немцы, те же голландцы.

— Как те же румыны, те же боснийцы, — продолжил Алексей. Он вспомнил, что недавно говорил ему Костя Ренников, и заметил: — Ну, может, и вошла, да как-то боком. Сейчас в бизнесе, да в любом практически производстве планирование дальше двух, ну трех лет просто не делается. А если так, то кто ж нам инвестиции понесет? Никто, дядя Женя, — усмехнулся Алексей. — Наоборот, деньги отсюда бегут сломя голову. Вам ли не знать.

— Я, если честно, единственный выход усматриваю, — сокрушенно молвил Евгений Петрович, — опять звать варягов.

— А сами-то что?

— Не можем сами, не способны, — сморщился Евгений Петрович. — Ты не представляешь себе, какая коррупция. Насколько все прогнило при чекистах. Все руководители, начиная со среднего звена, должны быть иностранцы. Только так. Или Ходорковского срочно выпускать и делать президентом.

Алексей издал короткий смешок.

— Тогда и вам, дядя Женя, в сепаратор лезть, — сказал он.

Это соображение привело Евгения Петровича в некоторое замешательство. С растерянной улыбкой он обратился к супруге, и та погладила его по руке. Евгений Петрович оправился и взялся уже серьезно:

— Русские не способны к методичному, последовательному труду. Им он скучен. Лучше водку пить. И православие, — он покосился на Наталью Владимировну, — это такая религия, которая в этом смысле развращает.

— Женя, — укоризненно покачала головой Наталья Владимировна.

— Странно, что ты возражаешь, — продолжил дядя Женя. — Ты же сам смог реализовать себя за границей.

— Да нет, — усмехнулся Алексей, — я уехал как раз потому, что ваши кумиры устроили здесь свой экономический эксперимент.

— Удивляюсь я тебе, Алексей. Шесть лет ты прожил в Европе. Неужели не усвоил тамошний дух?

— Ну, я и до этого в подъездах не мочился. А что касается духа — это вы Вебера, наверное, прочитали, — предположил Алексей.

— Да, — не слишком уверенно согласился Евгений Петрович.

— Вебер действительно исследует связь между протестантской этикой и духом капитализма, но там же говорит, что не убежден, что здесь курица, а что яйцо… Да и еще большой вопрос, что то, что построили протестанты, это идеал.

— Все действительное разумно, — парировал Евгений Петрович в лучших традициях своей молодости.

— Угу, — буркнул Алексей. — Черта с два… А потом, — вернулся он к началу разговора, — ваш же Ельцин и привел к власти этих чекистов.

— Это была ошибка Бориса Николаевича, — тягостно вздохнул Евгений Петрович.

— Это Борис Николаевич был ошибкой.

— Эх, Алеша, как же ты, — с досадой проговорил Евгений Петрович. — Он принес нам свободу.

— Да сама она пришла, свобода эта. А его выбрали ее охранять. Кстати, что тут все у вас на Ходорковском помешались? Я, как вернулся, только о нем и слышу.

— Потому что это ум, честь и совесть нашей эпохи, и только он сейчас может спасти страну, — взволнованно произнес Евгений Петрович.

— М-м, — отозвался Алексей. Он хотел было напомнить Евгению Петровичу про деньги Чернобыльского фонда, но удержался. Во время дефолта 98-го Евгений Петрович лишился чрезвычайно крупных сбережений и пережил инфаркт, поэтому, помня об этом, Алексей не решался сильно волновать его чересчур резкими возражениями.

— Котик, меня беспокоит твоя личная жизнь, — капризно произнесла Наталья Владимировна и надула губки, как будто усматривала в таком положении вещей некое умаление и себя самой.

— Сильно беспокоит? — спокойно уточнил Алексей. Он смотрел на свою родную тетку и не видел в ней личности, а только самку, которой все равно с кем быть, с кем жить: с эсэсовцем, с палачом НКВД, с вороватым крепким хозяйственником. Он подумал, что мир был бы лучше и разумней, если бы женщины отказывали во взаимности представителям указанных категорий, но, увы, именно за этот сегмент мужского рынка и вели несознательные женщины самую отчаянную борьбу. Алексей допускал, что бывают грехи, так сказать, чистые, незамутненные женскими слезами, грехи без задних мыслей, причиной которых являются они сами, как-то: корыстолюбие, или какое-нибудь обжорство, но в итоге большинство своих пороков мужчины охотно складывают к ногам обольстительных самок, и, может быть, в этом и есть главная цель и смысл этих пороков.

— А вот девочка у тебя была. — Наталья Владимировна сморщила свой лаковый лобик. — Ну, переводчица, по-моему? Вы еще у нас как-то были.

На этот раз Алексей посмотрел на тетку с уважением.

— Были, но давно, — вздохнул он. — У вас, тетя, и память! — Все-таки это была родная сестра его матери, и он не счел нужным хранить невозмутимость. — У нее все хорошо.

— Евгений, — деловито обратилась она к супругу, — ты рассказывал мне про дочку твоего этого Сапрыкина. Она же в Англии учится, не так ли? Хотя… — она оглядела Алексея, словно видела его в первый раз, и от Алексея не ускользнуло сомнение, мелькнувшее у нее в глазах.

— Хотя ты, племянничек, не от мира сего, — весело закончил за нее он, — а посему исполненная достоинств дочка Сапрыкина достанется другому.