Парадокс Апостола - Вера Арье

Спал на Афоне Павел плохо, короткими провалами в забытье. Впрочем, и в других условиях забыться надолго ему тоже не удавалось.

Началось это лихо со странных расплывчатых снов, которые затягивали его в черную дыру бессознательного и, тщательно вылущив и перемолотив, выплевывали под утро измученным и постаревшим. Постепенно сны стали четче, оформленней, они напоминали какую-то театральную фантасмагорию, где люди и события перемешивались во временном пространстве и неслись хороводом страшных видений.

А пропуском в этот ад послужило невинное на первый взгляд происшествие.

На дворе стоял спокойный и благополучный 2007 год.

Троян, к тому времени совершенно обжившийся в Греции, чувствовал себя уверенно, назад давно не оглядывался — после смерти Сургена прошлое не напомнило о себе ни разу — и постепенно уверовал, что вытянул когда-то счастливый билет, сумев исчезнуть, раствориться.

Ему было уже за сорок, он продолжал жить один в комфортабельных апартаментах в районе Афинской Ривьеры, в бизнесе преуспевал, и будущее рисовалось ему вполне радужным, а главное, свободным.

Никаких русскоязычных контактов ни в Греции, ни вне ее Троян намеренно не поддерживал.

В то утро, пробежав десять километров по пустынной набережной Флисвос, он вернулся домой, принял душ и отправился по мелкому делу в Центральный банк. В прохладном кассовом зале царила тишина, нарушаемая лишь мерным постукиванием компьютерных клавиш. Троян подошел к стойке, взял бланк заявления и расположился за столиком, рассеянно охлопывая себя по карманам пиджака. Поняв, что ручку он забыл и ее придется одолжить у оператора, он обернулся и схлестнулся случайным взглядом с другим посетителем.

Дышать стало трудно, сердце ухнуло и тяжело зашумело где-то в районе желудка.

— Паша, братишка, ты?!

Рослый веснушчатый детина двинулся к нему, частя белесыми ресницами выпученных глаз.

Это был Толя Солдатов по кличке Тля, один из коммандос Сургена, который по сей день вместе с Павлом числился в российском федеральном розыске. Они «прослужили» вместе пару лет и неплохо знали друг друга.

Из банка им пришлось срочно выйти: разговор вели серьезный.

Тля после разгона бригады хоронился в Сургуте, потом перебрался в Краснодарский край, а уже оттуда в Грецию. Подвизался на мелких работах, на жизнь худо-бедно зарабатывал. Встрече он был дико рад, Паша для него словно восстал из могилы.

— Ну как ты, что? Наши тебя давно «землей присыпали», думали, Сурген тогда распорядился, — Тля дымил дешевой сигаретой, то и дело норовя приобнять земляка.

— Да кручусь понемногу, выживаю…

— А я, не поверишь, то вышибалой работал, то ночным сторожем портки протирал, а потом одного человечка дельного встретил, так он мне хорошую тему подкинул… Рискую, конечно, но бабло не переводится… хочешь, сведу вас? Перетрем, схемку какую замутим, а? Пашка, брателло, — Тля не удержался, хлопнул-таки кореша потной пятерней по плечу, — рад-то я как!

Троян слушал его неприязненно, понимая, что вся тщательно поддерживаемая конспирация рушится на глазах из-за нелепой случайности. Одиннадцать лет ровной обеспеченной жизни отделяли его от кемеровского прошлого, и рисковать всем этим он не собирался…

Следующую стрелку, к полному удовлетворению Тли, забили, не откладывая.

Встретились в пятницу вечером возле старого пирса, который отделял пятачок заброшенного пляжа от протяженной хвойной полосы.

Уже смеркалось, южное небо покрылось мелкой сыпью звезд, в воздухе мельтешила неугомонная ночная мошкара. Полотенца расстелили у самой воды, достали закуску и спиртное. Тля был на подъеме, раскатисто гоготал, травил армейские байки, чем страшно, до зубного скрипа, Трояна раздражал. Однако сам зимородок этого не замечал, грохотал в ночи, безостановочно куря, сплевывая сквозь крупные, с расщелинами зубы и шумно почесывая волосатую матросскую грудь.

— Э-эх, снять бы разок приличную кассу, я б свой бизнес открыл, туристический… Надоело шестерить, Паша, я ж не ловчила какой, а мастер спорта по греко-римской борьбе. Да и семья у меня теперь, вот первенца жду… Ну ничего, вдвоем мы такую джáзу замутим — весь ихний Парфенон содрогнется!

Троян одобрительно кивнул, мол, да, все будет, Толик, все еще будет… Бутылка быстро опустела, за ней вторая, наполнив грудь ложным ощущением свободы, которое тут же потребовалось закрепить совместным дружеским заплывом.

Тля, как огромный краб, обрушился всем телом в воду, подняв вокруг себя столбы соленых брызг, и неуклюже погреб в сторону неразличимого во тьме горизонта. Троян не отставал, двигаясь по-дельфиньи плавно и расчетливо. Однако состязание их закончилось неудачно: хмельной, потерявший всякую бдительность Тля взял да и утонул.

Это неприятное происшествие внесло сумбур в Пашину отлаженную систему внутренних координат.

С той памятной ночи, когда эгейская вода сомкнулась над коротко стриженной макушкой «брата», который с жизнью расставаться не хотел и отчаянно сопротивлялся, тараща бельма умоляющих глаз, — и начали приходить эти страшные сны. Они душили Павла в темноте, перекорчевывали все его нутро: значит, прошлое не перечеркнешь, оно в любой момент узнает тебя со спины, возьмет грязной лапой за шиворот и швырнет за железную решетку. Или воткнется острым пером в теплую трепещущую печень…

Где бы он ни оказался, может встретиться такой вот случайный Тля и порушить одним махом весь точно просчитанный алгоритм, который одиннадцать лет позволял ему скрывать свое местонахождение.

Но хуже всего было то, что смерть этой «моли» — насильственная, но все же быстрая и легкая, — стала отдаваться в Пашиной душе неожиданно болезненным эхом. К работе своей Троян относился рационально, стараясь ничего не выяснять о будущих жертвах. Как говаривали в батальоне, «чем меньше знаешь, тем легче убивается». Но в случае с Тлей отстраниться не получалось — тот был для него не «объектом», а живым человеком…

Страх вырастал и множился, как клетки злокачественной опухоли, постепенно поражая его крепкое и цельное существо. Пробуждение по утрам стало мучительным, дыхание восстанавливалось медленно, каждый вдох — спазм, каждый выдох — раскаянье.

Павел не был человеком верующим, замаливать грехи не собирался, однако, истерзавшись вконец, решил податься на Афон: успокоить душу, очиститься…

* * *

Паром на Святую гору отходил из маленького прибрежного городка Уранополис, до которого от аэропорта Салоник можно было добраться всего за пару часов. Павел к делу подошел обстоятельно: заранее обратился в официальное бюро паломников, которое за скромную мзду выдало ему «диамонитирион» — визу для посещения святой земли, позволявшую пробыть там не более четырех дней. Без этого разрешения попасть на борт корабля, доставляющего богомольцев в монашескую республику, было бы невозможно.

Стоя на палубе клокочущей моторами «Святой Анны», он наблюдал, как через откинутый пандус в чреве его трюма исчезают один за другим сотни мужчин, молодых и старых, многие из которых всходили на борт на коленях с преклоненной головой. Женщин земной удел Божьей Матери к себе не допускал.