Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки - Алекс Коваль

До толстой сосны, – пожимает плечами.

– Там сплошные толстые сосны, Дима!

Наконец-то у него на переносице появляется складочка. Задумался-таки над тем, что начудил? Шутки шутками, но когда на карту поставлена жизнь человека, мозгами думать надо.

– Прямо, – качаю головой. – Ты в лесу-то ни разу не был. Все ссышься. А девчонку городскую отправил. Молись, Димас, чтобы девка живая была. Иначе тебе крышка. Как давно ушла?

– Часов пять назад… еще светло было, – бубнит, устремив глаза в пол.

– Твою мать! – уж лучше бы дом разворотили снося до самых свай!

Заглядываю в чулан, беру сумку с палаткой и спальным мешком. Самого изнутри аж поколачивает от страха за эту безбашенную. Очень надеюсь, что найду ее. И дай бог, чтобы с ней было все в порядке! Заодно прихватываю аптечку, мало ли. На часах одиннадцатый час. Придется заночевать в лесу. Если я ее еще найду…

Немного подумав, швыряю с собой спутниковый телефон. Надеюсь, он нам не пригодится.

Господи, послал же бог дуру! И этот малолетний говнюк… помочь он мне решил. Фильм старый есть. “Тупой и еще тупее” называется. Вот сейчас я чувствую себя героем этой жуткой комедии. Руки у самого трясутся, то ли от злости, то ли от страха. Хочется пару раз башкой о стену шарахнуться, чтобы хоть немного начать соображать. Паника накрывает с головой. За девку стремно, как представлю, что она там одна посреди тайги сидит рыдает. Аж за грудиной щемит.

– Па, ты же ее найдешь, да?

– Очень на это надеюсь.

– Я же не думал…

– А думать надо! Все, – закидываю на плечо рюкзак, – с тобой поговорим потом. Двери запираешь и сидишь тиши мыши, понял меня? И только попробуй еще какую-нибудь херню выкинуть!

– Понял.

Направляюсь к выходу из дома. За мной дергается пес.

– А ты сиди, – даю команду, – охраняй этого… “сообразительного”, – и выхожу из дома. На улице глубокая ночь. Прямо. Куда, блядь, прямо? Нет, надо же такому случиться! Как только эта городская коза появилась здесь, мой покой затрещал по швам.

Шагаю за калитку и направляюсь к кромке леса. Густого, темного, полного всякого зверья. Будучи заядлым охотником, я не раз прочесывал эту тайгу, да и навыки выживания, дай бог, не забыл. Но то я. Милка, наверняка, даже элементарно развести костер не сумеет, чтобы погреться. А ночи нынче, хоть и лето на дворе, но холодные.

Зажигаю фонарь. Пара аккумуляторов в сумке. Надеюсь, хватит. Оглядываюсь, прислушиваюсь. Не должна же была далеко уйти. Пять часов – это до хрена времени. Одна надежда теплится, что как поняла, что заблудилась, остановилась на месте. А не стала блуждать, еще больше путаясь.

Скилы - навык

Глава 18. Полнейший факап!

Миша

– Мила! – ору, раздирая глотку.

Иду уже часа три. Если подумать о скорости, то я должен быть в выигрыше, а не она. Мои шаг и знание местности гораздо лучше, чем у городской девчонки.

Желудок сходит с ума от голода. Свернулся, бедный, в трубочку и ноет. Если бы не чувство страха, что душу дерет за эту отчаянную козу, то уже давно бы на все плюнул. Но ноги упрямо ведут вперед.

– Милка! Мать твою, найду, жопу надеру! – ругаюсь, а сам продолжаю идти, не притормаживая ни на мгновение. Ночью в тайге каждая минута на счету. Освещаю себе фонарем дорогу. Обращаю внимание на примятую траву. Сломанные ветки. Надеюсь, что иду по ее следу, а не какого-нибудь кабана. Вокруг ухают совы, шуршит трава и мелькают тени. Обстановка взрослого меня временами пугает до усрачки, а где-то там среди сосен шляется хрупкая девчонка.

Глупая! Нашла кого слушать! Хотя ведь и мне поверила. Особо не прилагая усилий, удалось обвести ее вокруг пальца. Как же ей такой – доверчивой – живется, интересно? Каждое слово принимает за чистую монету. Видать, не ломались еще ее шаблоны о жестокость и коварство близких людей. Не знаю, плохо это или хорошо, но давно я таких не видел. Чистеньких, светлых, невинных почти.

Вообще, когда увидел ее в первый раз – охренел. Давно (точнее никогда) таких не заносило в нашу местность. А тут нате, фифа городская. Вся холеная, ладненькая, в брендовых шмотках и на дорогой тачке. Мажорка. От макушки до наманикюренных ногтей. Сразу видно – залюбленная предками дочурка. Руки зачесались, как захотелось поставить ее на место. Я никогда не любил таких, как эта Милка. Баловней судьбы, которым дается все с рождения. Не знаю, что это: природная жестокость или воспитание, что дали родители, всегда твердившие, что всего в этой жизни нужно добиваться самому и никак иначе… Но злость взыграла моментально. Даже мысль закралась проверить: сколько протянет и как скоро сбежит?

Хреновая была мысль. Сарая она не испугалась. Раскладушку смиренно приняла. В ураган сидела, тряслась от холода, но в дом не попросилась. А душ этот? Как вспомню, как на меня налетела вся в пене…

Не убежала. А сейчас и подавно. Узнав, кто я, взяла в оборот. Талдычит все про деда, который мне со своим наследством не усрался. Тридцать пять лет жил без него и его бизнес-империи и еще столько же проживу.

Нет, первое впечатление определенно было ошибочным. Девчонка оказалась не из слабых. Гордая, упрямая, вредная, но при этом чистая и непорочная. Таких вообще еще делают? Приходится на третий день признать себе, что есть в ней что-то такое, за что глаз мужицкий цепляется. Вид ее голой в душе и в халате с босыми ногами… Запала, зараза! Маленькие ступни с аккуратным педикюром, что топчут искусственную шкуру, а сама мурлычет от наслаждения. Щеки эти красные, когда футболку перед ней снял сегодня в спальне. Глаза огромные – на пол-лица. Губы – персикового цвета. Сочные, наверняка сладкие… Блть! Никогда не думал, что такая малявка может что-то во мне взбудоражить и разбудить. Дикое. Мужское. Первобытное. Взять, иметь, обладать. Может, это попросту обычный голод по женскому телу? Хотя Таньки мне вполне хватало. До появления этой мелкой своевольной заразы хватало.

Все, Миха, тормози. Такие мысли ни к чему хорошему не приведут. Найти и спровадить скорее восвояси. Нечего тут дисциплину нарушать.

Но на душе один хрен за нее тревожно.

Еще час поисков результата не дает. Оглядываюсь вокруг. Нахожу следы – значит, пошла вот сюда. Ныряю под пушистую сосновую ветку и складываю руки рупором,