Дикарь из глубинки или курс выживания для мажорки - Алекс Коваль

крича во всю глотку:

– Милка!

Тишина.

– Ау-у-у!

Замолкаю, прислушиваясь. Только ветер не дает покоя кронам.

– Мила, мать твою!

Ну не могла же она уйти ТАК далеко!

– Принцесса! – кричу и замираю, чуть ли не затаив дыхание. Раз за разом прощупывая взглядом замершие в безмолвии деревья вокруг. Сосны, сосны, сосны…

Где-то недалеко слышится треск ветки.

Следом еще один!

Направляю свет фонаря.

– Милена?

– Миша?! Миша, это ты? – звуки идет слева, но коварный ветер быстро уносит слова.

– Эй! Где ты, коза городская?!

– Я здесь! – теперь голос доносится четче. – Здесь, Миша!

Впереди мелькает огонек. Тороплюсь на него, ломая ветки на ходу. Нашлась. Жива! Напряжение слегка отпускает. Уже через пару минут в свете фонарика вижу ее: хрупкую, бледную, трясущуюся, прикрывающую ладошкой глаза. Выдыхаю сквозь сжатые зубы:

– Твою мать, Милена! Ты какого лешего сюда поперлась?! – запоздало понимаю, что не успел отрегулировать тон и сейчас едва не ору. По-другому просто не получается. Хочется надрать ее мелкую задницу за этот марш бросок. Бестолковая! Отходить ремнем так, чтобы потом задница опухла, чтоб она сидеть не могла! Неделю, как минимум.

– Тайга, мать ее! Ты вообще соображаешь, что творишь, дура?! Тут не зайчики водятся, а волки, медведи и кабаны! Ты на что надеялась?!

Девчонка притихла, губы поджимает. С ноги на ногу переминается и за плечи себя обнимает. Глаза прячет. Подойти ко мне ближе, чем на два метра, явно боится. Растрепанная, растерянная, уставшая, и… это что моя футболка? Которая ей как платье. И шорты тоже мои стащила? Но, сука, как же сексуально она в них выглядит! И за это еще больше хочется ее прибить! Поверить не могу, что вот это чудо чуть себя тут в лесу не угробило. А задержись я на ферме до глубокой ночи? Вероятность найти ее живой утром была бы почти нулевой!

Так, спокуха, Миха. Прекрати орать на девчонку. И так вон вся на стрессе. Дрожит, как осиновый лист. В конце концов все обошлось. В этот раз.

Отступаю, разжимаю челюсти и выдыхаю, ероша пятерней шевелюру. И все-таки она идиотка! Отчаянная, безбашенная, не думающая о последствиях идиотка!

– Больше не будете кричать? – кусает губы Милка, бросая взгляд из-под ресниц.

– Буду. И кричать, и нецензурно выражаться, а если напросишься – еще и ремнем отхожу, не пожалев твою нежную жопу. Ты какого… поперлась в лес? Одна!

– Так связь хотела поймать, – выдает тихо, всхлипнув. – В деревне-то… нету.

Перепугалась девочка. Аж тошно самому.

– Дома есть вай-фай, – говорю я уже тише.

Курносый нос резко взлетает. Глаза девчонки от удивления расширяются. Ноздри зло раздуваются. Момент. И фурия срывается с места, налетая на меня. Колотит своими кулачками в грудь и ревет, глотая слезы:

– Это вы! Это все вы! Из-за вас! И сын, ваша копия, так же поиздеваться решил! Поляна… связь… недалеко… чтоб вас всех! – всхлипывает и утыкается в мою толстовку носом, рыдая. – Сосна… иди прямо… Изверги-и-и! У-у-у… – ревет навзрыд Милка. Худенькие плечи трясутся, а вой стоит такой, что в деревне слышно.

Становится реально совестно. Я все еще на нее злюсь, но этот спесивый котенок так жмется, что мне ничего не остается, как погладить ее по спине, прижимая к себе. Слегка так. Почти невесомо. Сильнее боюсь. Сломаю еще ненароком.

Глажу девчонку по волосам и касаюсь ее рук… ледяные. Черт!

– Замерзла?

– Н-нет.

Да как же! Ее аж трясет, а она все брыкается.

– А ну иди сюда, – подзываю и кидаю на землю сумку. – Садись, – усаживаю свою головную боль на пенек и достаю термос. Наливаю в кружку горячий чай. Впихиваю в руки Милки, а на плечи накидываю запасную кофту.

– Лучше?

– Мхм.

Удостоверившись, что она сидит, хлебает кипяток и бежать не собирается, принимаюсь за сумку с палаткой. Откровенно говоря, собирать ее ночью – не самое приятное занятие, но выбирать не приходится.

– Михаил, а это что? – подает голос любознательная моя.

– Палатка, – отвечаю коротко.

– Зачем?

– Спать будем.

– Прямо здесь?!

– Хочешь, могу закрепить на дереве, – бросаю раздраженно.

– Правда?

– Нет, конечно. Милка, просто помолчи!

– Хм…

Я собираю каркас. Цепляю нижний слой крючками, затем накрываю верхний. Вбиваю колья, укрепляя палатку по периметру. С пенька летит новое удивленное:

– А мы домой разве не пойдем?

– До дома почти четыре часа пешком. У тебя силы есть? – интересуюсь, зыркнув на девчонку.

Она замолкает.

– То-то и оно, – бурчу. Проверяю крепость конструкции. Палатка стоит, как влитая. Материал специальный, для экстремальных погодных условий. Так что ни дождь, ни снег, ни ураган не страшен.

Когда палатка собрана, кидаю внутрь спальный мешок и запасной фонарик. Двигаю к принцессе рюкзак с провизией и командую:

– Стол накрывай.

– Ч-чего? – таращит на меня глаза Милка.

– Чего-чего, ужинать будем. Романтично. При свечах и под комариный аккомпанемент.

– Эй, я не хочу романтично!

– А не хрен было в лес тащиться. Не хочет она, – бросаю, собирая по поляне более-менее пригодные для костра хворост, щепки и дрова. Не сухостой, но тлеть будут.

– Михаил, я иногда не понимаю, когда вы говорите серьезно, а когда шутите…

– Поверь, – складываю из хвороста и веток основание костра, укладывая поверх дрова, – сейчас я более чем серьезен, Милка. Я с фермы, не поужинал. Я не просто голоден, а зверски. Да и ты сомневаюсь, что ела.

– Я брала с собой два батончика…

– Два батончика за почти десять часов?

Девчонка передергивает плечами, спрашивает:

– А что у нас на ужин?

– Понятия не имею, – вытаскиваю из кармана зажигалку, – все, что найдешь в рюкзаке. Кидал без разбора, что под руку попадалось. И да, кофту надень быстро. Пока воспаление легких не поймала.

Спустя десять минут торопливых манипуляций, отбиваясь от озверевших насекомых, так и норовящих откусить от нас кусок пожирнее – у нас на поляне появляется небольшой костер и импровизированный стол. Кружка, тарелка и столовые приборы у меня в походном рюкзаке лежат в единственном экземпляре, так что есть и пить приходится по очереди. До сегодняшнего дня мне компанию в лесу составляли бывалые рыбаки-охотники, а никак не сбрендившие городские мажорки.

Принцесса, поклевав, как птичка, ближе двигается к огню, грея озябшие ладони. Я