Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова

Пришлось задержаться в закутке меж перекрытиями, где Жан открыл для меня иллюминатор.

А буря и правда разыгралась нешуточная. Черное мутное море будто кипело у борта парохода, а небо – и того страшней – висело совсем низко и стреляло искрами молний чуть поодаль от нашего курса.

– Лучше?

– Да, намного, – цепляясь за его плечо, я как могла глубже дышала ветром вперемешку с солеными брызгами и чувствовала, что сознание понемногу проясняется.

Я не любила чувствовать себя слабой и уязвимой. Всегда, сколько себя помню, даже во время болезни хорохорилась из каких-то соображений, неясных до конца даже мне самой. Наверное, из-за родителей. Когда становишься сиротой в девять лет, очень быстро приходит понимание, что кроме родителей никто и никогда тебя не пожалеет по-настоящему. Так зачем жаловаться? Только после замужества это навязчивое желание быть сильной и держать себя в руках во что бы то ни стало, начало понемногу отступать.

Быть слабой хотя бы изредка мне было уже не страшно, если рядом муж.

Глядишь, еще лет через двадцать я доверюсь ему настолько, что и в самом деле буду слушаться каждого слова…

– Надо корсет ослабить, задохнешься, – Жан действительно собирался сделать это здесь, на лестнице.

Я, конечно, не позволила:

– Ты что, запросто может кто-то выйти!

Впрочем, если выйдут, достаточно будет и того, что мы стоим вот так и разговариваем.

– Ты хотя бы порозовела слегка, – Жан коснулся моей щеки. Но голос звучал напряженно: – она что-то сказала тебе, эта креолка? Ты из-за этого сама не своя?

– Она мало что сказала, – я снова отвернулась к иллюминатору. – Но подтвердила твои догадки по поводу Эспозито. Кажется, итальянец и правда что-то узнал о нас. Понятия не имею, откуда…

Жан оперся спиной на стенку рядом и не ответил ничего, думал о чем-то. Помедлив, я добавила:

– А еще она сказала, что актрису отравил кто-то, кого она любила и кому доверяла. Жан, милый, – я тронула руку мужа, – ты допускаешь хоть на миг, что к гаданиям Аурелии стоит прислушаться?

– Довелось мне слышать про одного ловкача, – охотно ответил муж, – который предсказывал за большие деньги пол будущего ребенка. Предсказывал с невероятной точностью, а ежели и ошибался – то честно возвращал гонорар. Надо ли говорить, что примерно в пятидесяти процентах случаев он был совершенно прав? И, представь себе, сколотил приличное состояние.

Я невольно улыбнулась.

– Аурелия делает примерно то же, – договорил муж, – озвучивает наиболее вероятное развитие событий. Ты, милая, не хуже меня знаешь, что убийцы обычно – супруги убитых или любовники.

– Жанна была не замужем, – возразила я. – И за столь короткое время, проведенное на пароходе, едва ли успела обзавестись любовником, который мог бы захотеть убить ее столь изощренным способом.

– Тоже верно. Потому побуду и я в роли гадалки и предреку, что мадам Гроссо либо случайная жертва, и навредить хотели вовсе не ей; либо – и это наиболее вероятно – ее отравление напрямую связано с бомбою, что перевозят на пароходе.

Улыбка окончательно сошла с моего лица: умел Жан вернуть в суровую реальность. Да и говорил складно: куда правдоподобнее, чем Аурелия.

– Ты ведь прежде отрицал, что Жанна – шпионка. Отчего решил иначе?

– Не решил, по-прежнему уверен, что от шпионажа она далека. Однако мадам Гроссо, как и все женщины, любопытна сверх меры и сумеет разговорить даже бесчувственное бревно. Она могла случайно узнать о бомбе. И поплатилась за это жизнью.

– Яд – излюбленное оружие не только женщин, но и спецслужб… – чуть слышно проговорила я. – Как бы там ни было, мы только одно знаем точно: убийца отчего-то разбирается в ядах столь хорошо, будто он медик или аптекарь.

А аптекарь на пароходе был лишь один.

7 июня, 14 часов 40 минут, Балтика, открытое море

Во второй половине дня буря как будто начала стихать. Стюарды любезно позволили отпереть иллюминаторы, и в нашу каюту, наконец, проник свежий дневной бриз. Распахнули и люки на верхнюю палубу: кто-то, я слышала, даже рискнул выбраться из душных салонов на прогулку. Вставал резонный вопрос, отчего «Ундина» до сих пор не возобновила плаванье? Но никто ничего внятного сказать не мог. То ли с винтами что-то приключилось, то ли якорь зацепился за морские камни.

Я не могла себе позволить выйти из каюты: Бланш запропастилась Бог знает куда, и пару часов к ряду я занималась Софи и Андре, совершенно невыносимыми сегодня. Дети с ума сходили от скуки, замурованные в четырех стенах, и я их прекрасно понимала…

Когда, ближе к ужину, раздался несмелый стук в дверь, дети мне и шанса не дали притвориться, будто здесь никого нет. На пороге, к моему удивлению, оказался сын Кохов, юный господин Томас.

– Доброго дня, фрау Дюбуа, – на нижненемецком диалекте заговорил со мною мальчик после скромного поклона, – матушка велели справиться о здоровье господина Дюбуа а еще спросить, не согласитесь ли вы поужинать нынче с нами?

Покуда говорил, проказник так и стрелял взглядом по нашей гостиной: увидал Софи и немедленно просветлел лицом. Не хотелось разочаровывать этих Ромео и Джульетту, но я была вынуждена ответить отказом:

– Сожалею, господин Кох, но месье Дюбуа все еще нездоровится, а оставить супруга одного я не могу. Передайте матушке мою глубочайшую благодарность за беспокойство и приглашение.

Четвертью часа позже муж полностью поддержал меня в жестком решении. Он бы меня и в кладовке запер, будь его воля… А вот господин обер-лейтенант, навестивший меня вместе с супругом, искренне не понял опасений:

– Лучше уж мадам Дюбуа быть на виду да под присмотром, нежели оставаться здесь одной. Вечером все будут в ресторане – и вы тоже, месье Дюбуа. Злоумышленник же все еще на пароходе и может попытаться пройти в коридор первого класса, а ваших супругу и детей даже защитить некому будет.

Позитива те слова никому не прибавили. Но я, пожалуй, была согласна с Вальцем, о чем робко намекнула мужу. Воодушевленный, Вальц выступил уже более решительно:

– Ежели угодно, месье Дюбуа, я и сам отужинаю в ресторане, даже сопровожу мадам Дюбуа, чтобы вы были спокойны.

Жан глядел на него из-под бровей хмуро и тяжело – но господин Вальц либо не замечал того взгляда, либо делал вид, что не замечал. Я молчала, не собиралась подливать масла в огонь. Боюсь, теперь уж, даже если муж и позволит мне пойти на ужин, то я сама откажусь.

Вальц это как будто почувствовал и сейчас же отступил:

– А впрочем, не буду настаивать и пойму любое ваше решение.

Он собирался уж откланяться, но в дверях задержался снова:

– Не хочу вас пугать, но вы слышали, по какой причине мы все еще стоим на месте? Когда пытались запустить паровую машину и осматривали пароход, кто-то из матросов увидал, что на винт намотан женский газовый шарф.