Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова

Хотя на мадам Гроссо аптекарь Кох засматривался – это было…

– Господин Дюбуа в любом случае не очень любит говорить о политике, – вежливо улыбнулась я в ответ. – И не думаю, что в ближайшие дни ему станет лучше.

– Вот как? – изумилась даже фрау Кох. – Очень прискорбно, очень.

– Да. Если бы на пароходе был доктор, думаю, он пошел бы на поправку скорее – но увы, – я развела руками.

У меня не очень хорошо получалось разыгрывать сочувствие к своему ненастоящему мужу. Неудивительно, учитывая, что тот меня похитил и, возможно, пытался отравить. Но добропорядочные бюргеры Кохи могли Бог знает что обо мне подумать… Хорошо, что на выручку пришел господин Вальц и увел разговор в сторону.

– Рейс на Санкт-Петербург не самый популярный в Ростоке, – объяснил он. – В этот раз набралась всего сотня пассажиров при вместимости семьсот! Его вот-вот отменят окончательно: чудо, что этот пустили. Оттого «Ундина» укомплектована не самым лучшим образом. Надеюсь, наши пассажиры простят нам отсутствие доктора.

– Право слово, лучше б и этот рейс не пускали! – в сердцах заметил аптекарь.

Наткнулся на тяжелый взгляд своей супруги и хмуро уставился в тарелку со свиной рулькой.

– Не горячись, Кальвин, – заметила фрау Кох, – ты прекрасно знаешь, что все беды на этом пароходе вовсе не из-за экипажа и уж точно не из-за отсутствия доктора.

Ободряюще она похлопала мужа по руке.

Фрау Кох замолчала, но ощущение возникло, будто они с аптекарем и правда знают, отчего на пароходе те самые беды.

Я насторожилась еще больше.

– Господин Кох, вы ведь продали аптекарское дело в Гамбурге и решили отправиться с семьей в путешествие, насколько я помню? – спросила я. – Давно хотела сказать, что восхищаюсь вашей отвагой: путешественники обычно стремятся на юг – Италия, Франция. Вы же выбрали холодную Россию. Смелый шаг.

– Дело в том, моя дорогая, что мы с Гретой уже бывали и в Италии, и во Франции, – охотно ответил Кох. – Ничего хорошего не могу сказать об этих землях. Распущенность там невероятная! Никакого порядка! К вам-то это не относится, милочка, а вот госпожа Гроссо, хоть о покойниках худо не говорят, ярчайший тому пример.

Всем тотчас стало не по себе от оценочных суждений аптекаря, но супруга снова ненавязчиво тронула его руку, улыбнулась, и тот стих.

Но не унималась я.

– В России, если не ошибаюсь, вы тоже бывали? Помню, вы упоминали это в разговоре. Так что же, нравы русских вам более по душе?

Аптекарь теперь уже опасливо глянул на супругу, будто спрашивая разрешения, и ограничился невнятным кивком:

– Да… пожалуй, да, русские мне более по душе.

– Русские?! – услышал за соседним столиком Макгроу. И перешел на французский, так как немецкого не знал, – никак вы снова о политике, господа? О, русские славные ребята! Их мужчины – отчаянные безумцы, ну а женщины так вообще сказка! Не в обиду присутствующим здесь дамам, очаровательная мадам Дюбуа!

Он громогласно рассмеялся.

– Какие уж тут обиды… – пожала я плечами, поражаясь, насколько еще низко этот человек может пасть в своем бесстыдстве.

– Мистер Макгроу, не забывайтесь, – тотчас отреагировал Вальц тоже по-французски. Твердо – но с вежливой улыбкой.

Макгроу повел плечом, пробормотал себе под нос:

– Уже и пошутить нельзя… – и смелее продолжил: – но ведь она права, и это действительно выглядит чертовски подозрительно, что вы, господин аптекарь, – он вилкой ткнул в сторону Коха, – ни с того ни с сего отправились в эту снежную Россию! Что вы там потеряли, а?!

Кох, судя по всему, французский понимал сносно: он даже красными пятнами пошел от такого отсутствия такта.

– Да как вы… вас это уж точно не касается, мистер! Ох, право слово, был бы я помоложе – научил бы вас манерам!

Макгроу, запрокинув голову, рассмеялся напоказ:

– Неужто б на дуэль меня вызвали?!

Бедный господин Кох, совершенно пунцовый теперь, в страшном гневе вытаращив глаза, сжал руки в кулаки и начал подниматься. Что-то произошло бы непременно. Полагаю, ему ни возраст, ни отсутствие пистолетов не помешало б сейчас «научить манерам» потерявшего всякий стыд американца.

– Кальвин, Кальвин! – дергала его за локоть супруга и горячо умоляла на немецком. – Держи себя в руках, Кальвин, подумай о нашем мальчике! Этот глупец того не стоит!

И, на удивление, господин Кох успокоился столь же быстро, как и разошелся. Снова сел, поглядел на супругу, совершенно бледную теперь. Сжал ее руку и пробормотал:

– Да, не стоит. Томасу незачем видеть такое.

А я мельком глянула на детский столик: наши отпрыски суматохи за столом и не заметили, занятые вкусным ужином и своим баловством. К слову, странно, что фрау Кох первым делом подумала о чувствах сына, а не дочери, например…

* * *

После Макгроу даже извинился перед господином Кохом – уж как сумел – но настроение ни у кого не стало лучше.

Но, перед тем как покинуть ресторан, хотя бы господин Вальц успел задать вопросы, о которых мы сговорились заранее.

– Господа, пока все здесь… – заговорил он на французском, так как этот язык более или менее понимали все (даже итальянец Эспозито, я уверена). – Я вынужден спросить по поручению командира парохода о том вечере, когда погибла мадам Гроссо. Быть может, кто-то заметил нечто странное? Необычное? Господин Муратов, мадам Дюбуа, вы ведь были в салоне мадам Гроссо, перед тем, как все случилось? Не замечали ли что-то? Быть может, кто-то посторонний заглядывал за занавески к гадалке?

Я кашлянула и заговорила первой – хотя все это Вальц уже и так знал.

– Сожалею, я сидела спиной к алькову и разговаривала с мадам Гроссо. Увы, ничего не видела.

– И мы с Гретой сожалеем, – участливо покивал Кох, поглаживая руку супруги. – Мы привыкли ложиться совсем рано, в тот час давно уж были в нашей каюте и только наутро узнали, что приключилось с этой актрисой. Жаль, очень жаль…

Следующим был Макгроу:

– Я не спал, конечно: тогда ведь что-то около десяти было – я так рано не ложусь. Мы с Эспозито засиделись здесь, в ресторане, помнится. У бара. Пили виски да говорили о разном. Ровным счетом ничего подозрительного не припомню: тихо все было. Это уже потом, когда женщины завизжали, и стюарды заметались туда-сюда, то сообразили, что случилось что-то. Явились в каюту актрисы, а там… красивая была женщина. С характером. Очень жаль.

– Кого именно из стюардов вы видели? – зацепился Вальц.

Макгроу прищурился, вспоминая:

– Ноймана… – он вопросительно поглядел на Эспозито, и тот важно кивнул, – да, Ноймана! Он сперва нам прислуживал, но то и дело таскал подносы в салон к Жанне, так что мы просто взяли бутыль, а его отпустили, беднягу. Он еще раз пять в кухню сбегал. Когда женский крик раздался, Нойман как раз там был – как подорванный бросился на голос. Ну и мы с Эспозито следом.