Раздел имущества - Диана Джонсон

Поузи отправилась в больницу рано. Когда она туда добралась, реальность происходящего с отцом снова лишила ее радужного настроения. Поузи немного обижало, что она должна сидеть тут весь день, а Руперт отправился с месье Деламером куда-то туда, где папа хранил свой сейф для ценных бумаг. Но ведь они решили, что обоим находиться в больнице необязательно — отцу это все равно не поможет. Да и присутствие одного из них ничего не дает: отец оставался недвижим, лишь его грудь слегка поднималась в такт сопению аппарата; в одну руку, выпростанную из-под одеял, вливался алый раствор, поступавший через иглы и трубки, которые тянулись к стойкам с укрепленными на них бутылочками; на кровати под покрывалами угадывалась емкость, в которую собиралась желтая жидкость; стоял ужасный запах — смесь духоты, запаха лекарств и плоти.

У Поузи с собой была книга, «Иосиф и его братья» Томаса Манна, и она углубилась в нее, чтобы отвлечься от волнующих мыслей о своем новом французском друге, но в голове роились и другие заботы. Время от времени она поднимала голову и разговаривала с отцом. Она снова спросит у доктора, все ли возможное делается для него. У Поузи было чувство, что рыться в сейфе отца неправильно, но, конечно же, они ничего оттуда не возьмут, они просто изымут из сейфа вещи на случай… на всякий случай. За этим присмотрит уважаемый месье Деламер, управляющий отца, или как там называется эта должность во Франции.

Временами Поузи поглядывала на жену отца, Керри, которая казалась красной и вялой в свете бело-голубой лампы, висящей у нее в изголовье. Керри была так же недвижима, как и отец, но что-то в ее состоянии заставляло медсестер суетиться около нее с большей озабоченностью, они кудахтали, что-то подтыкали и передвигали. Мало-помалу Поузи смогла почувствовать по отношению к Керри что-то вроде сострадания. Не ее вина, что ее обманул этот старый соблазнитель, горе их семьи, не она первая. Хотя, на взгляд Поузи, это было весьма странно, если подумать о его морщинистом лице и его формах, как у Румпельштильцхена[60]. Мама всегда говорила, что людей к отцу привлекает его неистощимая энергия.

Потянулись долгие часы у постели отца, частенько прерываемые, однако, прогулками по коридорам, выходами в кафе через улицу, перекурами и наблюдением за окружающими. «Надо же, какие маленькие у французов собаки», — думала Поузи. Снег доходил им до брюшка, и все их крошечные причиндалы замерзали. Бедняжек не следует выпускать из дому. Маленькие собачки, повсюду приятный запах выпечки, и никаких книг на английском языке. У нее было времени более чем достаточно, чтобы рассмотреть ситуацию со всех точек зрения. Поузи пришлось признать, что она совсем не жалеет, что находится сейчас не в Лондоне и не бегает по делам. Казалось, что она обречена на эту глупую работу в качестве специалиста по изучению кредитоспособности для магазинов «Рахни» (трусы и панталоны) на всю оставшуюся жизнь.

В ее беспорядочных мыслях и эротических воспоминаниях, среди надежд, что отец не умрет, и другой надежды, поблескивающей, как монетка в траве, что если все-таки это случится, то он вспомнит о ней — и, конечно, о Руперте, — как он это, вероятно, и сделал, мелькало слишком уж правдоподобное подозрение, что при его одержимости новой женой, при его вернувшейся молодости — несомненно, поддерживаемой «Виагрой» — эта американка получит все. Возможно, он оставит ей и Руперту символическую сумму, но он был зол на них за то, что они поддержали мать. Отец и Пам были женаты двадцать пять лет, и их дети, естественно, как заведено, надеялись что-то получить в наследство. Поузи, без сомнения, подвергла риску их шансы на наследство — она даже заявила отцу, что он вел себя как свинья. Так и сказала, прямо в лицо: свинья. Как же она жалела об этом! Но в то время он еще критиковал все, что бы она ни делала: ее стрижку (ну хорошо, по правде говоря, она выглядела как панк, но ведь всего одну зиму!), вес, который был на стоун[61] больше, чем сейчас, ногти, покрытые зеленым лаком. В ее жизни это был сложный период; тем не менее она получила хорошую степень в Кембридже, а он даже не проявил к этому никакого интереса. Гнев, надежда, жадность, участие, другие бурные эмоции пронзали ее душу, в то время как глаза следили за строчками «Иосифа и его братьев» — она читала все книги Томаса Манна. Хотя тема соперничества братьев ее угнетала.

Один раз за утро в палату зашел младший брат Керри, чтобы несколько минут постоять около нее и поговорить с ней с видом простофили. Поначалу ему казалось неловким говорить вслух, когда рядом сидела Поузи, но потом он понемногу преодолел свою зажатость и попытался пробудить сознание своей сестры, разговаривая с ней, как с товарищем по команде. Для американца он был хорошо воспитан, и Поузи стало интересно, нет ли у этих янки новой информации о том, как надо разговаривать с коматозными больными. Она как-то не считала себя вправе говорить с отцом, не чувствуя в себе необходимого душевного спокойствия.

Около одиннадцати в палату интенсивной терапии пришли врач и еще один человек. У этого второго была приятная внешность: брюнет, складный, в рубашке с расстегнутым воротом и короткой куртке, одетый слишком легко для такой снежной погоды. Поузи смотрела на него с изумлением. Это был ее ночной любовник. В первое мгновение он, кажется, не узнал ее. Он рассеянно посмотрел на нее, потом на обе кровати, затем на французском обратился к врачу. Врач, который с ним пришел, оказался тем самым доктором, и после того, как он что-то прошептал Эмилю, тот снова посмотрел на нее с откровенно потрясенным выражением лица, затем улыбнулся вежливо, даже тепло, и снова взглянул на отца. Его удивление, а может, даже изумление, были очевидны для Поузи и, кажется, для доктора тоже. Но — как странно! — она поняла, что ничего не рассказала ему об отце. Его могли привести сюда совсем другие обстоятельства. Он сказал, что он в некотором роде журналист, — может, он приехал сюда как журналист, интересующийся отцом? Был ли отец таким известным во Франции человеком, чтобы мог до такой степени заинтересовать журналистов? Теперь она заметила, что, когда он взглянул на нее еще раз, его лицо немного покраснело.

Со своей стороны Эмиль быстро сообразил, исходя из того, что Поузи исполняла свой долг у постели Венна, что она приходится ему родственницей, вероятно дочерью, а следовательно, является сводной сестрой его жены. Таким образом, она являлась вероятным источником неприятностей и осложнений, что, как ничто иное, усиливало его тягу к ней и подчеркивало нежелательность разрыва. Потому что, конечно, все следовало прекратить прямо сейчас.

— Вы, надеюсь, знаете месье Аббу, — сказал доктор, обращаясь к Поузи.

Эти слова задели Поузи скрытым в них, как ей казалось, обвинительным, сексуальным смыслом, и она похолодела от мысли, что доктор каким-то образом узнал о том, что случилось прошлой ночью, и это может повлиять на лечение отца.

— Мы познакомились с мисс Венн в отеле.

Поузи вернула ему как можно более нейтральную улыбку, все еще недоумевая, что могло привести его сюда. От замешательства они не могли даже смотреть друг на друга. Аббу по-прежнему смотрел на Венна, Поузи снова опустила глаза.