Раздел имущества - Диана Джонсон

— Я так и подумал. Я только что читал речь вашего премьер-министра, такую льстивую в его проамериканских словоизлияниях. Вы так не считаете? Вам не кажется, что он льстит американцам? Лакей американского президента, хвастун и лжец?

— Полагаю, это так, — согласилась с ним Поузи. — Я перестала интересоваться политикой. Политики ужасно скучны.

Хотя в ее привычки не входило снимать мужчин в барах, ей вдруг сразу пришло в голову, как будто из генетического опыта, что поскольку им требуется так много слов и так много времени на разговоры о политике, прежде чем они достигнут необходимой стадии дружеских отношений, подогреваемых алкоголем, необходимого чувства товарищества, влечения друг к другу и согласия, которые могли бы в дальнейшем привести их к продолжению — или же не привести, — то это всего лишь инкубационный период, и они могут с таким же успехом поговорить и о политике, но все это сводится к известному развитию отношений. Однако в политике она была не сильна. Например, кто является премьер-министром Франции? Она вдруг поняла, что ничего об этом не знает.

— Вы приехали только сегодня? — спросила она.

— Да, всего полчаса назад.

— Катаетесь завтра?

— Нет. А вы?

— Вероятно, нет. На самом деле я не такая уж лыжница, — призналась Поузи. — Последний раз я каталась несколько лет назад, в Валь-Д’Изер, и в первый же день расшибла колено. Нет, я здесь по делам. С братом, — прибавила она на тот случай, если он видел Руперта.

— Как раз мой случай. «Непредвиденные дела». К счастью, я приехал вовремя и успел к обеду, который немного примирил меня с необходимостью провести несколько дней в Альпах. Здесь очень хороший стол.

— Ну, вы, должно быть, настоящий француз: мы уже обсуждаем кухню, — заметила Поузи. Его английский был настолько хорош, и настолько незаметным был акцент, что она подумала, что он, наверное, вовсе и не француз, а какой-нибудь шейх. Шейхи всегда хорошо образованы, обычно они заканчивают Оксфорд, Кембридж или Гарвард, правда пока что она не была знакома ни с одним шейхом.

— Мы можем перейти на другие темы. Легко заметить, что вы — самая красивая девушка в этом зале.

— Вы же не ждете, что я стану обсуждать с вами, как я выгляжу?

— Нет, конечно, нет. Впрочем, женская красота — еще одна тема, которая интересует французов.

— Мы, английские девушки, очень ревниво относимся к французским девушкам, все они такие красивые и шикарные!

— Разве вы не считаете их чересчур худыми, расчетливыми и сдержанными?

— Ну, англичанин ни в коем случае не стал бы описывать, как выглядит та или иная девушка, сдержанно или наоборот. Обычно английские мужчины не замечают, что носят женщины.

— Тогда в этом и состоит национальное различие, — ответил Эмиль.

Поузи почувствовала, как ее настроение улучшается, облака рассеиваются и на горизонте появляются огни маяка, которые светят ей одной, согревая ее и направляя к островку счастья и забвения, предназначенному только для нее. Утром все снова будет плохо, но сейчас все можно. Вот такие они, лыжные курорты.

Он отложил газету в сторону с таким видом, словно не собирался сопротивляться изменению программы.

— Мы могли бы потанцевать, — предложил он. — Это не так опасно, как кататься на лыжах.

Поузи не была так уж уверена в этом, но согласилась. Они поднялись и прошли несколько шагов до того места в центре зала, которое было свободно от стульев и напротив которого расположились музыканты. Несколько пар танцевали, но когда Поузи и Эмиль подошли к ним, чтобы присоединиться, музыканты перестали играть тирольскую польку и ушли на перерыв. Он взял ее за руку и отвел на прежнее место. Даже легкого прикосновения к плечу было достаточно, чтобы она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Вы кто, футболист? — высказала она догадку.

В тот момент, когда он повел ее танцевать, она обратила внимание на его силу и гибкость. По-видимому, она не могла бы сказать ничего такого, что больше польстило бы ему. Какое-то мгновение на его лице безошибочно читалось выражение довольства и тщеславия, которое затем сменилось скромным отрицанием.

— Я учитель, — сказал он, — и, некоторым образом, журналист.

Она ни за что не скажет ему, что работает экспертом по изучению кредитоспособности в сети магазинов нижнего белья. Она даже не скажет ему своей фамилии.

— Какой учитель?

— Я преподаю в одном парижском университете, который называется «Сайенсиз По».

— А я как раз в прошлом году окончила университет.

Он казался очарованным ее рассказом о Кембриджском университете и занятиях по литературе. Она почувствовала теплоту к мужчине, который был высокого мнения о женщинах, серьезно относившихся к учебе, это было так не похоже на Лондон, где на рынке рабочих мест или на рынке невест это ничего не значило. Удивительно, что француз был так поглощен изучением традиций Оксбриджа: он интересовался, приходилось ли ей участвовать в соревнованиях на воде, правда ли, что у каждого студента свой слуга, как пишут в книгах, и что там нет ванных, что пища несъедобна, и неужели сыр там подают после десерта. Он вел себя мило, даже несмотря на то, что у него могли быть отрицательные суждения об Англии. Когда она рассказывала ему о традициях Кембриджа, она не могла удержаться, чтобы не сообщить, что она хорошо училась, и все этому чертовски удивлялись.

— Вы много знаете об Англии, наверное, вы читали много английских книг, — сказала она.

У Поузи немного кружилась голова. Она знала абсолютно точно, что вечер закончится в постели; вопрос был лишь в том, как выдержать приличное время до того, как они смогут это сделать. Она наслаждалась этой прекрасной идеей — переспать с незнакомым шейхом в первый же вечер знакомства, вдали от Англии. Это словно поквитаться с судьбой за жестокий удар, который она ей нанесла. Совершенно независимо от волнующего ощущения внизу живота и прилива тепла между ног, этот план имел некое абстрактное очарование, философский оттенок, правда, она не увлекалась философией (а вот Руперт — да). Мысль об acte gratuit[56], без особых мотивов (ну, удовольствие), о чем-то таком, что происходит между людьми, свободными от обязательств и не связанных друг с другом, о поступке, у которого нет прошлого и будущего, об осуществлении желания в его чистом виде и потворстве самому себе, принадлежала Андре Жиду. А может, это был Сартр?

Эмиль — кажется, он назвал ей это или похожее имя, да не все ли равно — заказал еще по бокалу. Они продолжили банальный игривый разговор, который, как они оба понимали, был нужен только для того, чтобы убить время.

— О, мы не можем сопротивляться чарам неотразимых английских девушек, — сказал он некоторое время спустя. — Даже наша порнография говорит об этом, об извращенной мечте запятнать чистые лакомые кусочки нашей темной страстью.