Раздел имущества - Диана Джонсон

В общем, мужчины не входили в ее планы. Когда об удаче Эми стало известно в семье (и почему они говорят об этом как об «удаче Эми», а не как о «ярком успехе Эми»?), после разговоров о том, что она могла бы помочь своей нуждающейся сестре Нэн и еще нескольким своим кузенам и кузинам, начались предостерегающие рассказы о пресловутом низком мнении о богатых женщинах, которое складывается у мужчин; существовала также опасность, внушающая ужас всем богатым наследницам, — жиголо и охотники за состоянием.

Тетушка Сара замучила Эми, пересказывая биографии богатых, но несчастных в личной жизни женщин, печально известных Дорис Дьюк, Барбары Хаттон и Пегги Гагенхейм; еще были Вандербильты и Рокфеллеры. Ей рассказывали истории о старых девах, обманутых низкими молодыми людьми, садовниками и секретарями, которые были их доверенными лицами и плели интриги, чтобы в конце концов завладеть их состоянием. Звучали также многочисленные рассказы о женщинах, вышедших замуж и растративших свои состояния на выплату алиментов и отступных череде смазливых, но аморальных мужей, европейскому отребью, мечтающему только о гоночных яхтах. (Неужели никто из этих бедняжек так никогда и не повстречал какого-нибудь приличного доктора или бухгалтера?) Кроме того, были еще курение, алкоголизм, самоубийство, а также смерть при невыясненных обстоятельствах. Было известно о многих милых американских девушках, которые вышли замуж за английских лордов и уехали с ними в Европу, а их мужья предали их и отняли все их деньги, и бедные девушки оказались в ужасном положении, обобранные в полном соответствии с женофобскими, ретроградными европейскими законами о браке. Еще были хрупкие и ранимые актрисы и сдержанные женщины-управляющие. Примеров обычного человеческого счастья, по-видимому, не существовало.

— Вот, милая, я где-то купила эту книгу, думаю, тебе она покажется интересной, — обычно говорила ее мама или тети.

Эми не читала эти книги, но она просматривала содержание, напечатанное на суперобложках, и несколько раз пролистывала их до конца или не совсем до конца, но вполне достаточно, чтобы уловить основную мысль. Парадоксальным образом подобные рассказы вызывали у нее не недоверие к мужчинам — с мужчинами она ладила, — а лишь презрение к женщинам, которые позволяли себя так одурачить. Она понимала исторические причины, вызывавшие такую развязку: это были в основном женщины без профессии или интересной работы. Их пускали в общество только после того, как они становились замужними, что определяло их статус. Даже такие гениальные женщины, как американская художница Джорджия О’Киф, рождались в эпоху, на которую влияло общее убеждение, что женщина должна быть замужем. А у богатых, вероятно, было ужасное детство, когда их бдительно защищали от всяких неприятностей. Каждому известно о том, что невозможно родиться богатым и быть хорошо подготовленным к жизни.

Но в случае Эми, поскольку она пока не планировала выходить замуж, ей не было необходимости сторониться мужской компании. Она надеялась, что сумеет распознать неискренность, если встретится с ней, но ей очень важно было сохранить непосредственность и радостность и не стать подозрительной шизофреничкой. Эми все это знала и не была подозрительной по характеру, и поэтому, надеялась она, не могла пасть жертвой коварства мужчин, как одна из несчастных героинь этих романов. И сердце ее было непроницаемо.

С ее точки зрения, ничего хорошего в этом не было. Где-то в глубине души ей хотелось бы, чтобы ее сердце было разбито или чтобы каким-нибудь иным образом проявилась ее скрытая способность переживать сильные эмоции и страсть, которые, как она знала, должны были таиться где-то глубоко, под спудом практичного здравого смысла. По крайней мере, она на это надеялась, но время от времени ее одолевали сомнения: а так ли это на самом деле? Может быть, у нее действительно жесткая, удовлетворенная своими успехами, практичная натура, не имеющая никакой глубины? Именно этого она и боялась больше всего.

Она не помнила, кто первый предложил съездить выпить в Вальмери — она или Поль-Луи. Он рассказывал о деревне как экскурсовод: у местных было принято строить двухэтажные деревянные жилища; внизу располагались стойла, в которых зимовали коровы, — и их тепло и запахи подымались наверх, согревая дрожащих от холода хозяев в морозные месяцы. Теперь сараи на первых этажах большей частью были переделаны под тещины комнаты или сдавались в аренду лыжникам, приезжающим на зимний сезон. Тут были маленькие гостиницы, художественные галереи и дорогие магазины розничной торговли: часы, меха, изысканные лыжные костюмы, обувь. Почта, метеостанция, агентство по продаже железнодорожных билетов, конторы по прокату лыж, кинотеатр, концертный зал и каток, десяток ресторанчиков, а также большое строение, где размещались кабинки лыжных подъемников, которые по ночам теснились там, как сельди в бочке. В каждом баре царил дух легкомыслия, он ощущался на фоне слабого аромата растительного, как показалось Эми, происхождения — это мог быть и местный табак, и даже травка. И тем не менее все это имело не такой уж дикий вид — в Силиконовой Долине кокаина, без сомнения, было больше — и в целом производило успокаивающее впечатление. Здесь Эми чувствовала себя менее консервативной, чем дома, в своем хай-тековском[50] мире с его высокими ставками.

В том заведении, куда они зашли, Поля-Луи знали. Они выпили пива и поболтали, перекрикивая недоделанный европейский хип-хоп. Поль-Луи довольно рано проводил Эми обратно в отель, в баре отеля они выпили еще немного пива, а потом Эми пожелала ему спокойной ночи и отправилась к себе в номер, чтобы заняться французским и лечь спать, чувствуя себя усталой и смущенной. Все шло так, как она и надеялась, — почти. Здесь встречались довольно интересные люди, теоретически имелись и знания, и опыт. Культуры, такой, какой она ее себе представляла, — богатого коктейля из искусства и музыки, которые обсуждаются на древних языках с безупречным вкусом, — в точном смысле слова здесь не наблюдалось, если только не принимать в расчет изысканность столовой. Но культура может подождать до Парижа.

Скатерти, решила Эми, — это шаг в правильном направлении, а вот Поль-Луи ее немного разочаровал. Сигрид, финансовый менеджер Эми, с которой она дружила, во время их разговоров по душам посмеялась над ней и поиронизировала над ее советом поехать на европейский лыжный курорт, чтобы завести роман в подходящей для этого обстановке. «Зачем же еще куда-то ехать?» Сигрид всегда полагала, что мужчины хороши только для одного, но Эми мужчины нравились сами по себе. Не то чтобы Полю-Луи не доставало привлекательности — вовсе нет, он был симпатичным и даже очень: темный загар и европейский нос, который был довольно заметен. Но польщенный явным вниманием Эми к своей персоне, он весь вечер говорил о процедурах, которые необходимо пройти, чтобы поступить на факультет фармакологии; о том, сколько экзаменов он сдал или провалил поначалу и какому риску подвергнется его будущее, если он не сдаст следующий экзамен; о том, как трудно жить в Аиксе, если привык к Савойе; о том, сколько его приятелей решили остаться работать в Альпах в горнолыжном туристическом бизнесе, что, с его точки зрения, было практически бесперспективно, и что многие из них в конце концов погибают под лавиной или в результате каких-нибудь других несчастных случаев, как это случилось с братом одного его друга. Раза два Эми удалось переключить его внимание на те вопросы, которые интересовали ее, например на новые параболические лыжи или на проблему с левым поворотом в результате неправильного распределения веса, но в романтическую сторону дело совсем не двигалось. Тем не менее, сказала она себе, лед тронулся, и отношения будут потихоньку развиваться, если им это суждено.